– Не знаю, не знаю! – торопилась Ляля. Больше всего она боялась, что негра увидит бабушка, приплюснутая носом к слепому ночному окну.
Но парень был настырный, несмотря на мягкость в разговоре и поведении.
– Я завтра должен тебя увидеть! Или я умру! Зовзем умру! Давай пойдём в кино!
– Хорошо, хорошо! Позвони мне завтра утром, и пойдём!
И Ляля скороговоркой назвала Каромо свой номер телефона, соврав всего-то только одну циферку.
Уже лёжа в постели и ловя на потолке блики фонарей, Ляля сожалела, что не увидит больше Каромо. Ещё не в силах разобраться в своих чувствах, она подсознательно чувствовала душевную зависимость от этого волшебного, ни на кого не похожего чужеземного великана.
Счастливо потянувшись, она уснула бессознательно счастливой девушкой, а проснулась уже женщиной беспокойной и влюблённой. Женщиной с необъяснимой никогда и никому женской логикой, заставляющей её страдать и ждать звонка от Каромо.
Она всё утро бродила по квартире неприкаянная, как Офелия и ждала звонка, к обеду она уже пылала возмущением. Ну как же так? Ну да, конечно, она перепутала одну цифру, но он же обещал позвонить! Обещал! Неужели он не может угадать как-то, что-то придумать с этой несчастной цифрой? Он же обещал! Она ждёт. Ну как так можно? Как можно быть таким вероломным?
К обеду Ляля развинтилась вконец! Из кухни в комнату вплыла бабушка:
– Шо ты ходишь по дому, как шмындричка, в пижаме, нечёсаная, не мытая? Скоро папа придёт, будем обедать, а в доме хоть шаром покати! Ни крошки хлеба!
«Хоть шаром покати» означало, что при двух забитых под завязку холодильниках, обнаружилась нехватка хлеба.
– Сходи в булочную, купи халу! Нет! Две халы и поляныцю! Шо ты, я не понимаю вообще, себе думаешь?
Ляля натянула брюки, свитер, вдела ноги в старые удобные сапоги, накинула выцветшую старинную шубейку, и выпорхнула в магазин, размахивая на ходу пустой авоськой.
Она прошла через двор и собиралась уже свернуть за угол к булочной.
– Ляля! Ляля!
Сердце мягко опустилось в живот. Ляля повернула голову и на скамейке увидела вероломного Каромо, в белой куртке и в невыносимо ярком шарфе. Именно не белую куртку и яркий шарф, а Каромо в белой куртке и в невыносимо ярком шарфе.
– Ляля! Здравзтвуй! Ты перепутала номер звоего телефона! Я звонил взё утро, а потом прибежал зюда. У меня билеты в кино на шезть чазов. У наз только чаз. Надо зпешить!
– Жди меня на остановке. Я через пятнадцать минут буду!
И Ляля помчалась в булочную. Влетела в дом, бросила на руки бабушки авоську, шмыгнула в ванную комнату, оттуда вихрем к шкафу, одевалась в спешке, провела щёткой по волосам, глянула в зеркало – одни глаза на совершенно белом полотне лица!
Метнулась в мамину комнату, мазанула её помадой по белым щекам, сбрызнула волосы и свитер мамиными французскими духами и умчалась, оставив после себя бабушку в облаке тревоги и французского парфюма.
Потом,