Без серьезной работы над собой и без таланта тут ничего не вышло бы. Что же до грубости, то я с детских лет помню рассказ знакомого моего отца, старого железнодорожника, о том, как Каганович, приняв рапорт начальника станции по фамилии Гапон и, после соответствующего вопроса, узнав, что он не однофамилец, а родной брат «того самого» попа Гапона, тут же поинтересовался: «Как вас тут, не прижимают? – И прибавил: – Если что, обращайтесь прямо ко мне…»
Так что не со всеми был груб Лазарь Каганович. Хотя особых политесов «железный нарком» и впрямь никогда не разводил. Чего не было, того не было.
Что же до работы железных дорог, то в 1932 году грузооборот на них составил 169,3 миллиарда тонно-километров, в 1937 году – 354,8 миллиарда, а в 1940-м – 414 миллиардов. За три «пострепрессивных» года рост на 17 %. Очень даже прилично, и вряд ли этот рост имел бы место, если бы Каганович и впрямь уничтожил весь высший и средний эшелон руководящих работников на транспорте.
В 1938–1940 годах было построено 4,6 тысячи километров новых дорог (во второй пятилетке – 3,4 тысячи), основные фонды железных дорог за три года выросли на 74 %, паровозный парк стал самым молодым в мире по среднему возрасту локомотивов. Доля новых грузовых паровозов серий ФД («Феликс Дзержинский»), СО («Серго Орджоникидзе»), Э и пассажирских ИС («Иосиф Сталин») и Су приблизилась к двум третям, все электровозы были отечественного производства, удельный вес большегрузных вагонов увеличился до 30 %.
Это все тоже ведь после того, как Каганович «уничтожил» в НКПС «весь высший и средний эшелон руководящих работников».
ГРИБОЕДОВСКИЙ полковник Скалозуб говорил о Москве: «Пожар ей был к лицу…» Увы, горькая ирония истории сказалась в том, что репрессии скорее повысили качество работы экономики. И повысили не за счет нагнетания атмосферы страха, а за счет усиления ответственности, во-первых, и за счет устранения из экономики ее сознательных дезорганизаторов и некомпетентных управленцев, во-вторых.
Да, во всех сферах жизни страны репрессивные «чистки» зацепили и ряд честных советских людей. Кто-то так и погиб – не в силу «кровожадности заплечных дел мастеров НКВД», а в силу суровых реалий классовой борьбы, отнюдь не выдуманной на Лубянке. Упоминавшийся мной генерал Цветаев (тогда комдив), уже освобожденный из-под следствия, при восстановлении в кадрах РККА автобиографию закончил так:
«…Причиной своего ареста считаю результат вражеской работы контрреволюционного элемента, стремившегося подорвать мощь Советского Союза и РККА».
Испытавший тяжелую несправедливость Цветаев понимал это в реальном масштабе времени, но для приведшего эти строки в своей книге «Из ГУЛАГа в бой» военного историка Черушева существуют лишь «застенки НКВД». Как будто Ежов и сменивший его Берия только о том и думали, как бы «крови безвинных жертв напиться»…
Собственно,