Тля. Действие в трех актах. Георгий Георгий

Странно бывает запомнить какую-то совсем незначительную хуйню, которую вы бы и не заметили. Даже если сфокусировать на нее тридцатидюймовым объективом. Все равно бы не вспомни… Куда вы смотрите? Вам интересно, зачем тут собраны чемоданы и авиабилеты? Они здесь давно. Сложно сказать насколько. Но они стоят здесь уже после того как я сблямзал по лестнице. После того как я услышал песню, песню, кукушки. Настолько прекрасную, мать ее, что богом клянусь ничего подобного я уже и не надеюсь услышать. Она пела сквозь вентиляционную сетку. Но не успел я вывинтить все задвижки на белой, словно шкура агнца двери клозета, как что-то ебнуло меня в бок, я повалил мигающую мини-елку, растоптал ершик. Два тела упали; одно на бочек, другое получило удар в висок; кусок фаянсового черного как уголь и блестящего как роса толчка отлетел в стену. Брызнула кровь; бочек зашумел, засвистел, вывалились жилки, куски, сгустки кровеносных сосудов и вен – прыск-прыск; жух-жух – переполненный, сверху до низу бочек вывернул себя на изнанку. Набросились опарыши, на них набросились крысы, но все это случилось уже потом.

      Через болтающуюся, словно маятник поскрипывающую дверь клозета было видно, как в коридоре мерцают люминесцентные лампы; они переговариваются друг с другом. Прислонившись к зеркальному шкафу, стояли, мялись две куртизанки, стояли там, в коридоре будто пришибленные. Стояли, лупились, шаркали башмаками на огромной платформе. Плечи и грудь прикрыты татуировками типа там стрелами с охуевшими от счастья ангелами и прочей фигней из того же разряда. Особый тип белья – вот что их выдает. Ни мэйк-ап, ни дырявые чулки – это все для прикрытия. Белье и лупила. Длинные упрямые бельма с впадинами и динамичным поблескиванием, если позволите, словно лампы в потолке; белые, словно дверца у холодильника, словно рай. Это напомнило мне одну такую пришибленную. Я сразу выделил ее из толпы и, не сомневаясь, тыкнул на нее пальцем. Что-то переворачивалось внутри меня, когда я ее видел. Яйца чудовищным образом наливались, и я понимал, что неимоверно хочу оплодотворить эту самку. Вот и сейчас также, подумал я. Рывком кое-как я выбрался из угла клозета, топча елочные украшения, мишуру и ангельский дождь, распластанный по залитому кровью полу. Среди всей этой суматохи и неразберихи я слышал кучу голосов, но пропускал все их мимо ушей кроме криков. Экстатических воплей, если можно так выразиться, таких мелодичных что грех было им не подпеть. Я взял силой. Зеркала идеально передавали картинку. Это главная их функция в этом спору нет. Мой член работал как ракета. Несколько раз я ощущал легкое подергивание и мигающее и вновь исчезающее тепло, словно парное молоко обливало мою спину, ноги, руки, грудь, голову. Я слышал как падает дверь, как ломаются кости, слышал как течет кровь, на плите кипел чайник, повар в головном уборе белом, как и его фартук сновал по кухне, словно обрубленный пидор и матерился про себя так тихо, тихо, словно бой настенных