Самая глубокая трансформация, однако, произошла в Бранденбурге-Пруссии. Великий курфюрст утверждал, что чрезвычайно уязвимому прусскому государству, находящемуся под угрозой со стороны поляков, шведов и императора, требуется исключительно крепкая защита: «Хотя союзы достаточно хороши для обеспечения безопасности, однако собственная армия – лучше, на нее и в самом деле можно рассчитывать». Это заявление имело важные последствия для взаимоотношений курфюрста с представительными собраниями. Из скупости, местничества и страха перед княжеской тиранией юнкеры пошли на поводу у Габсбургов, строивших универсальную монархию, и отвергли предложение курфюрста финансировать нападение на шведов в 1649 году. Отдельные собрания до сих пор имели дипломатических представителей в столицах соседних стран, а на востоке Пруссии открыто симпатизировали Речи Посполитой. Никто из парламентариев, по мнению курфюрста, не отвечал за свои действия. По словам одного из чиновников, они были «безразличны к обороне собственной страны».[164] Безопасность Пруссии подразумевала ограничение независимости собраний.
В мае 1653 года парламент Бранденбурга обсуждал усиление шведской угрозы и поток финансовых требований из имперского сейма, озабоченного обороной империи. Великий курфюрст настаивал на внедрении системы государственного финансирования, которая позволила бы проводить политику «вооруженной обороны». Под жестким давлением парламент наконец признал «насущность действий» и согласился одобрить новые налоги. При этом сохранялось большинство феодальных прав на крепостных,