– Ну, что? – я обернулся к товарищу по несчастью. – Пришла пора вспомнить то, о чем мы только что говорили…
– Ты… ты хочешь с ним драться? – На Красавчика стало жалко смотреть. Он с тоской поглядел на свои изящные ладони, тщательно выглаженную полосатую арестантскую робу, пригладил прическу и поднялся.
Следом за ним со шконки вскочил я. Сжал кулаки и принял привычную боксерскую стойку.
– Стоять! – скомандовал я. – Или я тебе морду раскрою…
Отец булькнул нечто невнятное, пошевелил губами и неожиданно плюнул. Будь на моем месте кто-то другой, ему бы не поздоровилось, но я всегда отличался великолепной реакцией – увернулся, и плевок угодил в стену, растекся желтоватым пятном.
– Ты нарвался, образина! – прорычал я и кинулся на бородавочника.
– Да-да, точно, – подтвердил Красавчик, но с места так и не двинулся.
Отец развел руки в стороны и в тот момент, когда мой кулак врезался в его омерзительную физиономию, заключил меня в объятия. После чего мы повалились на пол. Эта секунда, вне всяких сомнений, стала худшей в моей жизни. Я бухнулся прямо на бородавочника, и моя одежда немедленно пропиталась его секретом, а лицо оказалось все облеплено едкой слизью. Силясь вдохнуть хоть немного свежего воздуха, я страшно закричал и рванулся, намереваясь освободиться. Но не тут-то было. Отец держал меня крепко. Да еще приговаривал:
– Я тебя научу смирению, сын мой.
Я принялся изо всех сил дубасить бородавочника по бесформенной физиономии, и вошел в такое исступление, что перестал осознавать себя. Вел себя совсем как безумный лемуриец. Представители этой расы временами тоже впадают в боевой раж и не понимают, что творят. Очнулся я только тогда, когда один из охранников стукнул меня по затылку резиновой дубинкой. Я на мгновение прозрел и тут же отключился… Чтобы очнуться спустя полчаса в пластиковом каземате – карцер пересылочной станции. Острое облегчение – вот, что я ощутил, оказавшись здесь. Главное, тут не было бородавочника.
Я понял, что миссия нам предстоит непростая.
Карцер – отличное место, чтобы переосмыслить всю свою жизнь. Или просто углубиться в воспоминания.
Я вырос на Земле, в простой рабочей семье. Мамаша числилась медсестрой в первой городской больнице, в отделении регенерации органов. То еще отделение. В то время выживал каждый третий. Процесс регенерации был настолько болезненным, что больные стонали двадцать четыре часа в сутки. Обезболивающее помогало слабо. Само собой, такая работа выматывает. Так и вижу сейчас, как мама приходит с работы, – у нее было бледное, вечно утомленное лицо, – вот она снимает в прихожей туфли, опускается на стул и подзывает домашнего робота, чтобы он помассировал ей ступни.
Папа трудился на заводе робототехники в Зеленограде. Вытачивал металлические черепа, куда техники потом пихали электронные мозги. Меня он тоже хотел со временем приспособить к работе на заводе. Считал,