Здесь Бегемот хищно прищурился.
«Врет! Попался!»
– Да будет вам известно, молодой человек, что архиереи относятся к монашествующим, то есть дают обет безбрачия и детей иметь не могут. М-да, у вас слишком развита фантазия. Тем, кто любит приврать, в Московском государственном институте международных отношений делать…
– Так он после революции перешел на сторону советской власти, – простодушно улыбнулся Роб. – Расстригся, женился. Ему тогда уже за пятьдесят было.
Вот это было сущей правдой. Если желаете, можете проверить. Повезло дедушке Серафиму – тихо доработал бухгалтером на швейной фабрике до 37-го года, а там опять подфартило: не арест, а всего лишь инсульт.
И дрогнуло тут что-то в мутной душе председателя приемной комиссии. Помог Робу покойный дедушка-архиерей.
«Мальчишка-то на нестеровского отрока Варфоломея похож».
– Живопись любите? – уже другим, помягчевшим тоном спросил Бегемот.
– Очень, – внаглую попер Роб. – Особенно художника Нестерова. Не поверите, бывает приду в Третьяковку – часами смотрю, оторваться не могу… А больше всего люблю картину с отроком Варфоломеем. Знаете? В душе что-то такое поднимается, словами объяснить трудно.
Председатель грозно высморкался. Пошевелил бровями.
«………! Была не была! Уж одного-то. В крайнем случае, Тарновский-Дарновский, скажу, перепутал. Захотят – пускай на экзаменах валят. Парень-то золото».
Вышел Роб с собеседования весь употевший, но довольный.
Во дворе ждала Регинка, вся испереживалась. У нее-то было всё схвачено, место на экономфаке папа-торгпред ей застолбил железно.
– Ну что, Робчик?
– Нормально.
– Ура!
Обняла его, поцеловала взасос – еле оторвал. Абитуриенты смотрели на Дарновского с завистью: такая Мерилин Монро на шею вешается, а он еще кобенится.
Регинка деловито прошептала:
– У меня ключи от дачи. Поехали, отметим?
Вот ведь пиявка ненасытная. Что он, нанялся?
То на квартиру к ней тащись, то на дачу. Никакого здоровья не хватит.
– Нет, теперь надо к экзаменам готовиться.
Сочинение про Павку Корчагина он написал осторожненько, чтоб ни одной описочки. Получил, само собой, не пятерку, а четверку – «за недостаточное раскрытие содержания», больше не нашли, к чему придраться.
А за английский тревожиться не приходилось, он был устный.
Экзаменаторша стародевического вида, со скрученной на макушке русой косой, беззащитно помаргивала накрашенными глазами, да еще и очки на кончик носа сдвинула, крольчатина.
Дарновский по-удавьи улыбнулся, мысленно пропел: «Гляжу я на русые косы, ловлю твой доверчивый взгляд».
Вслух же сказал, с чувством:
– Good morning! What a nice day we are having today![3]