Родственник нашелся быстро. Толстый Хлеш вспомнил, что доводится презренному вору троюродным дядей. Похлопывая себя по ляжкам и подмигивая дружкам, он передал свой меч Утто и поднял с земли плеть.
– Тебе осталось восемь ударов, – напомнил Хиваро.
Вжик!.. Хлеш был не столько силен, сколько грузен, но хлестал покрепче матери. По силе и злобе ударов Дью чувствовал, что теперь взор Вьюхо направлен на услужливого родственника.
Вжик!.. Мальчик был уже на грани. Вот-вот он заскулит или взвоет, покрыв себя навеки позором. Чтобы этого не случилось, Дью, извернувшись, посмотрел в лицо колдуну и, чувствуя, как ненависть выжигает ему глаза и сдавливает горло, крикнул:
– Эй ты, жалкий и грязный колдун! (Вжик!..) Ты просил меня помиловать? (Вжик!..) Я плюю на твои милости, слышишь?! Клянусь Рургом! (Вжик!..) Я тебя уничтожу!..
Казалось ли то Дью, либо на самом деле с каждым его выкриком удары становились всё яростнее, но только тот, что последовал за «уничтожу!», обрушился с такой силой, что мальчик потерял сознание.
Полуочнувшись, словно сквозь мутную и душную пелену сна, он слышал голоса, витавшие вокруг – сокрушенные, сочувственные, злорадные, – и среди них ненавистный приторный говорок Вьюхо:
– Ну, разве так можно?… Так недолго засечь и до смерти… Ведь это же мальчик, а не рыжий нурриш… Ах, Хлеш, Хлеш… Если б ты был таким в битве!.. Но отойдите-ка все от него! Я попробую его вернуть…
Дью чувствовал, как на горящую спину льют потоки теплой воды, как кто-то из женщин забинтовывает ее мягкой тряпицей. Он ощущал на левой пятке торопливые влажно-шершавые прикосновения: видимо, Чарр таким образом пытался облегчить боль хозяина. Мальчику растирали виски, дышали на веки… Голоса становились всё отчетливее. Сын Огдая готов уже был открыть глаза и крикнуть насмешливо: «А я и не думал отправляться к предкам! Зря радуетесь!» Но не успел. Зубы его разжали острием ножа, и в рот влилась жгучая, горькая жидкость.
– Сейчас-сейчас, попробуем вытащить мальчика с того света… – бормотал ласковый голосок. – Если уж и это питье ему не поможет, тогда я не знаю… Тогда уж ничем не поможешь… Ах, Хлеш, не соизмеривший силы! Неужто твои удары оказались для бедного мальчика роковыми?…
Дью попытался выплюнуть горькое снадобье и крикнуть, что колдун поит его отравой. Но не смог. Яд проник в горло и заструился вниз, к желудку. Странное онемение разлилось по всему телу. Дью перестал чувствовать руки, ноги, пылающая болью спина отдалилась, уплыла куда-то… Только искра сознания шевелилась под лобной костью. «Вот что, должно быть, есть та самая искра Яйо, – вяло подумал мальчик. – То, что живет, когда всё остальное умерло».
Сын Огдая не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Не мог вздохнуть, не мог приоткрыть веки. Яд колдуна превратил все мускулы в холодный и безжизненный студень. Но он всё слышал и осознавал.
Он слышал, как говорила