– И второе, – переждав шум, продолжил Хиваро. – Вынося решение, мы не могли не учесть просьбу Вьюхо. Ведь именно его дом осквернил вор. Великодушное сердце Охотника за Невидимым не жаждет мести. Он просил нас не применять к мальчику суровых мер, которые искалечат всю его дальнейшую судьбу.
Дью отказывался верить своим ушам. Старик Вьюхо просил за него?! Его великодушное сердце не горит жаждой мести?!.. Как это понимать? Еще чуть-чуть, и у него лопнет голова – настолько трудно переварить услышанное.
Дью нашел глазами фигуру знахаря. Тот стоял в первых рядах толпы, скромно одетый, почти без камней и безделушек. Лишь черные перья ворона топорщились на морщинистой шее. Весь вид его выражал смирение и усталую доброту.
– Скажи это всем, Вьюхо, – попросил Хиваро. – Боюсь, что мне они не верят. Да и впрямь: трудно поверить, что тот, чей дом осквернил вор, может просить о снисхождении.
– Да, я прошу помиловать мальчика, – произнес Вьюхо с умильной и сокрушенной улыбкой. – Он еще очень неразумен, несмотря на ловкость охотника и крепкие мускулы. Его ум – ум ребенка. Конечно же, он не понимал, каким позором покрывает себя и свою достойную мать, забравшись ночью в чужой дом. Да, я прошу, я очень прошу вас его помиловать!
Рты приоткрылись у всех, не только у наивных юнцов и простодушных женщин. Помиловать! Вьюхо просит помиловать попытавшегося его обворовать! Подобные снисходительность и кротость были редки в этой суровой среде. Если бы просьбу помиловать обидчика произнес кто-нибудь иной, его могли бы засыпать насмешками. Но смеяться над знахарем никто не решился.
– Ну, раз Вьюхо просит… Пускай!.. Пусть мальчишке не рубят руку… Пусть не выгоняют… – заговорили, забубнили растерянные голоса.
– Конечно же, совсем безнаказанным его поступок оставить нельзя, – снова вступил Хиваро. – Посовещавшись, мы решили, что будет справедливо, если накажет вора тот, кто дал ему жизнь. Тот, кто должен был воспитать его таким, каким надлежит быть мужчине. Грунн, родившая Дью, должна будет нанести сыну десять ударов плетью.
Толпа согласно и удовлетворенно загудела:
– Правильно!.. Конечно!.. Раз нет отца, должна мать… Рука у Грунн крепкая, она справится!..
Десять плетей! Дью едва не подпрыгнул от радости, как сопливый мальчишка. Всего-навсего десять плетей! И рука его, теплая родная рука останется с ним! И племя не вышвырнет его из своих пределов! Сын Огдая изо всех сил втянул щеки и сдвинул брови, чтобы на лице не проступило лившееся через край ликование. Десять плетей!.. О Рург! О Пресветлый Яйо!..
Почувствовав настроение хозяина, лохматый Чарр воспрянул, встряхнулся всем телом и безудержно замахал хвостом. Дью легонько пнул его пяткой и шепнул:
– Живем, Чарр! Еще побегаем с тобой! Еще поохотимся!..
В руке у Грунн оказалась услужливо поданная ей плеть, которой обычно оглаживали непокладистых жеребцов. Охранники подвели Дью вплотную к стволу Черной Ели, грубым толчком заставили наклониться,