– Игорь, отойдем.
– Куда? Зачем? – спросил Миклашевский.
– Есть разговор?
– Какой?
– Отойдем, там скажу, – уклонился от ответа Рогов и направился к развалинам.
Миклашевский поднялся с завалинки и последовал за ним. Рогов свернул за угол, посмотрел по сторонам и спросил:
– Ты слышал, говорят, завтра нас бросают на фрица?
– А какая разница, завтра или сегодня, от передка не отвертишься.
– А то, Игореша, позавчера на них гоняли третью роту, так от нее ничего не осталось. Долбаные комиссары всех положили.
– Война, Вася, че тут поделаешь.
– Ага, война, а для кого мать родна.
– Ты о чем?
– Все о том, Игореша, не прикидывайся, шо не понимаешь.
– Не понимаю! Кончай ходить вокруг да около, говори прямо! – начал терять терпение Миклашевский.
– Можно и прямо, – с ехидцей произнес Рогов, полез в карман гимнастерки, вытащил в несколько раз сложенный листок бумаги и предложил:
– Вот, почитай.
– И что это?
– Читай-читай, там все написано.
Миклашевский развернул лист. В глаза бросился абрис хищного орла, а под ним нечеткий портрет. Он присмотрелся, и кровь схлынула с лица. Нет, это не было обманом зрения. С листовки на него смотрел дядя – Блюменталь-Тамарин. Миклашевский никак не мог сосредоточиться на тексте, буквы плясали перед глазами, и внезапно осипшим голосом произнес:
– Ты к чему это, Вася?
– А к тому, Игореша, пока не поздно, надо рвать когти.
– Какие когти? Куда? Ты че несешь?!
– А то, шо завтра, когда комиссары погонят нас на пулеметы, будет поздно.
– Ты че, предлагаешь податься к фрицам?! – опешил Миклашевский.
– Дурачок ты, Игореша! Я предлагаю спасти себе жизнь. К твоему дядьке податься. Он же пишет, шо у немца житье не хреново.
– Какое житье? О чем ты?!
– Это не я. Это твой дядька. Я-я…
– Пошел он на хрен, – взорвался Миклашевский и ринулся на Рогова.
Тот бросился искать спасения у бойцов взвода. Они с трудом смогли остановить разъяренного Миклашевского и оттащили обоих к командиру роты. Тот был не один, в его землянке находился особист. В происшествии он усмотрел ни много ни мало, а подготовку к измене, не стал вникать, кто прав, кто виноват, и приказал арестовать обоих. Под усиленной охраной Миклашевского и Рогова отправили в особый отдел дивизии. Там за два дня следователь Зацепило, въедливый, словно клещ, измотал Миклашевскому всю душу. Он уже потерял надежду выйти из камеры живым и обреченно ждал очередного суда военного трибунала. На третий день допросы прекратились, и следователь объявил свое решение. Оно стало полной неожиданностью для Миклашевского. С него сняли не только последние, но и прошлые обвинения, полностью реабилитировали и предоставили три дня отпуска, объявленные капитаном Синцовым.
Что касается Рогова, то с ним Миклашевский