Полиция на похоронах. Марджери Аллингем

кроватью. Я нашла ее с помощью трости, а Элис помогла ее достать. Здесь следы чая.

      Все присутствующие до сих пор стояли, и Кэмпион со своего места хорошо разглядел несколько чаинок и осадок на дне чашки. Его слегка удивил инквизиторский тон миссис Фарадей, и он не сразу понял, что дело было в вопиющем нарушении домашнего уклада. Еще больше его поразило то, что последовало за словами миссис Фарадей.

      Тетя Китти, которая до сих пор тихонько всхлипывала в носовой платок, вдруг разразилась горькими слезами раскаяния. Затем она шагнула вперед и замерла перед матерью.

      – Это я сделала, – трагически произнесла она. – Я заварила чай.

      Миссис Фарадей хранила молчание; никто не осмелился заговорить, и тогда тетя Китти виновато пояснила:

      – Джулия любила утром выпить чаю. И я тоже. Покойный Роберт меня к этому приучил. Джулия однажды предложила… или я, не помню… что раз по утрам здесь подавать чай не принято, почему бы нам не купить себе в «Бутсе» маленькую горелку и чайничек? Каждое утро, еще до того, как Элис приносила горячую воду, я готовила чай и относила одну чашку Джулии. Сегодня утром тоже… Она прекрасно себя чувствовала. Ох, мама! Если она что-то подсыпала себе в чашку и выпила, я никогда себя не прощу, никогда!

      После этого признания последовал очередной приступ безутешных рыданий, и Джойс принялась успокаивать тетю – впрочем, безрезультатно. Миссис Фарадей смотрела на дочь со смесью неодобрения, удивления и насмешки. Наконец она обратилась к Джойс:

      – Дорогая, отведи тетю в спальню. Если доктор Лаврок еще не ушел, пусть даст ей снотворное.

      Однако тетушка Китти решила, что еще не достигла глубин самоуничижения. Как у многих забитых людей, у нее была склонность все драматизировать – к месту и не к месту.