Уильям проводил их в гостиную, которая в утренний час была бы залита солнцем, если бы не легкие рулонные шторы на двух окнах, выходивших во двор. Именно в этой комнате, судя по всему, обычно собирались домочадцы, хотя она и предназначалась для завтраков – здесь стояли натертые до блеска большой стол и буфет красного дерева. Набивной блестящий ситец слегка выцвел от частых стирок, а на зеленых кожаных креслах у огромного мраморного камина виднелись потертости и царапины: ими явно пользовались часто и очень давно, причем у каждого был свой хозяин. На стенах, как и в холле, висели старомодные акварели, которые благодаря своему наивному очарованию начали стремительно возвращаться в моду.
В утреннем свете дядя Уильям имел потрепанный и даже запущенный вид, от его напускной военной выправки не осталось и следа.
– Это Китти, – представил он свою сестру и оглушительно прошептал: – Я пытаюсь утешить бедняжку!
С кресла встала Кэтрин Фарадей, сбитая с толку как трагическими утренними событиями, так и необходимостью встречать гостей в растрепанном виде. То была жалкая старушка, выглядевшая намного старше своих лет – ей не исполнилось и шестидесяти, – суетливая и нервная, одетая в черное платье с крошечными рюшками на воротнике и манжетах. Кэмпион еще ни разу в жизни не видел, чтобы женщина носила бы на груди огромные золотые часы (они крепились к платью золотой брошкой). Глаза у Кэтрин раскраснелись, как и кончик носа – единственная не покрытая морщинами часть ее лица. Весь ее облик был олицетворением забитой добродетели, не знающих границ мягкости и кротости.
Опустив глаза, она поздоровалась с Кэмпионом и тут же повернулась к Маркусу, демонстрируя всем свой мокрый носовой платок.
– Ах, мальчик мой, как это ужасно! – пролепетала она. – Бедная Джулия еще вчера была такой бодрой и полной сил, такой властной – просто образец выдержки и силы духа. А сегодня она лежит наверху… – Тетя Китти громко сглотнула слезы, и маленький кружевной платочек вновь взлетел к ее глазам.
Положение было неловкое, но Маркус блестяще бы из него вышел, если бы в этот момент не вмешался дядя Уильям.
– Ну ладно, ладно, Китти, перестань, – сказал он, усаживаясь возле камина и входя в свое привычное – неистовое и шумное – состояние. – Внезапная кончина Джулии всех нас потрясла, но давай не будем лицемерить! Конечно, это удар для семьи и мне тоже жаль сестренку. Ее отсутствие трудно будет не заметить – уж слишком сильная личность. Но признай, характер у нее был чертовски скверный. Это факт.
Тетя Китти отняла платок от лица и посмотрела на брата. Она была неприятно похожа на загнанного в угол кролика: бледные щеки чуть порозовели, в заплаканных голубых глазах вспыхнул праведный гнев. Остатки присутствия духа старушка потратила на то, чтобы упрекнуть брата в возмутительном кощунстве.
– Вилли! Это же твоя сестра! Она лежит наверху, а ты… ты говоришь такое… да ты бы никогда не посмел сказать ей это