– Если послушать, что творится во дворце Уайтхолл, так у венецианцев уже появилась серьезная конкуренция.
На замечание торговца Овидайя ответил едва заметным кивком. Возможно, Фелпс прав, но сравнивать короля и его двор с венецианским борделем – за такое можно поплатиться пребыванием в Тауэре или Ньюгейте. Возможно, благодаря связям Фелпсу удастся избежать наказания, но Овидайя Челон был католиком, а значит, с точки зрения английских судей, способен на любую подлость, до которой могут додуматься люди. На этот счет он не питал никаких иллюзий. Его собственный отец был благородных кровей, зажиточен, все в графстве его любили, но, когда у дверей их имения появились ищейки Кромвеля с факелами и пиками, все это перестало иметь значение. Главным было то, что Икабод Челон был католиком.
Поэтому Овидайя всегда был очень осторожен. Одна ошибка – и его немедленно вздернут в Тайберне. Поэтому он опасался говорить о подобных вещах, даже в полупустой кофейне.
Вместо этого он показал на монетку с изображением головы турка.
– Как бы там ни было. Возможно, султан Мехмед IV – не Мурад Кровавый, но у него самое лучшее и самое большое войско в мире. Эта ставка на попытку отвоевать Крит кажется мне слишком самонадеянной.
Он снова спрятал монету. «И, кроме того, я уже сделал ставку в другом пари, – подумал он. – В таком, исход которого предрешен, это уж как пить дать». Овидайя поднялся.
– Прошу меня извинить, мистер Фелпс. Меня ждут в «Джонатане». Как обычно, был рад поболтать с вами.
И они попрощались. Овидайя вышел на улицу, на Шу-лейн. Там действительно было холодно, что бы там ни показывал термометр Томпайона. Бледное солнце не смогло разогнать надвигавшийся с Темзы утренний туман, хотя было уже около десяти часов. Поднявшись по переулку до Флит-стрит, он повернул налево. Однако целью его была не «Кофейня Джонатана» на Эксчейндж-элли. Там его ждали только во второй половине дня. Вместо этого он направился к Малой Британии[3]. На миг задумался, не взять ли наемный экипаж, однако затем передумал. Пешком он быстрее доберется до цели, поскольку в это утро вторника в Лондоне, судя по всему, царило настоящее оживление. Сезон начался, и полчища поместных дворян и зажиточных горожан приезжали в это время в столицу, чтобы пожить там несколько недель, посещая театральные представления, балы и приемы и обновляя к Рождеству свой гардероб по последнему писку моды.
Перед одной из витрин Овидайя остановился, рассматривая свое отражение в стекле. Самому ему тоже не помешал бы новый гардероб. Полукафтан его не слишком заношен, но уже тесноват. Овидайя, недавно отпраздновавший свой тридцать второй день рождения, в последнее время несколько расплылся. Соответственно, в своем узком сюртуке он все больше напоминал хаггис[4] на ножках. Бархатные бриджи потерлись, то же самое можно было сказать и о его туфлях. Взглянув на юношеское лицо, почти без морщин, с водянисто-голубыми глазами, он поправил строптивый парик. К счастью, скоро ему не придется довольствоваться этой одеждой.
Овидайя