Сальции не нравилась начинка, и матери приходилось ложкой убирать остатки гречки с ее лица, чтобы затем снова пытаться ее этим накормить. Занятая этим мать спросила, не является ли Лутек, которого я так расписываю, несмотря на все его прегрешения, хорошим мальчиком. Я ответил, что да, а София ответила – нет. Ее отец рассмеялся, а мать от неудовольствия скорчила гримасу. Они никогда не смотрели друг на друга, но семья худо-бедно держалась вместе.
Все притихли. Иехиэль смотрел на меня так, будто во мне ему чего-то не хватало. Отец Софии напомнил мне о комендантском часе, а мать еще раз поблагодарила за мед, который так и не подала к столу. София провела меня до двери, и я не понял, как трактовать взгляд, которым она наградила меня, прежде чем закрыть дверь и оставить в коридоре. Спускаясь по лестнице, я сказал себе, что нет ничего плохого в том, чтобы иметь друзей, но не стоит лезть туда, где мне не рады.
ВСЕ В МОЕЙ СЕМЬЕ ОБРАДОВАЛИСЬ НОВОСТИ о том, что немцы начали воевать во Франции, и потом расстроились, когда узнали, что они взяли Париж. Один из моих братьев сказал: все из-за того, что у немцев есть самолет, который превращается в танк, когда садится на поле сражения. Другой брат сказал, это потому что у них есть такая штука, которая называется бомбой высокого давления, которая окружает парашютистов защитным полем, способным отразить любую пулю. Мама сказала, что один верит в одно, другой – в другое, но чему суждено случиться, обязательно произойдет. Отец сказал, что так или иначе, если верить шутке, которая ходит по заводу его двоюродного брата, Америка выслала нам тысячи молотков, чтобы вышибить из наших голов мечты об освобождении. Стену достроили, она взмыла на три метра в высоту, и еще на метр возвышалась полоса колючей проволоки. Я продолжал помогать матери по дому, и каждое утро она выходила посмотреть на стену. Я спросил, уж не надеется ли она, что в один прекрасный день стену снесут. Через улицу Хлодну рядом с церковью Святого Кароля построили деревянный мост, чтобы объединить два гетто, которые разделяла улица и трамвайная ветка. Дальше внизу Желязна была закрыта воротами, а движение останавливали, чтобы мог проехать трамвай.
Теперь тиф бушевал в доме напротив. Посылки оставляли на тротуаре перед главным входом, потому что посыльные отказывались заходить.
Мама и папа все больше и больше ругались из-за того, чем я занимался. Он говорил, что иметь махера в семье в такое время не так уж плохо, а она отвечала, что большой махер дергает маленького