Офелия Харрингтон знала, что делала, когда складывала их в потайное дно своего сундука, что произошло не ранее 26 апреля 1825 года – этим числом датировалась газета «Лондон экземинер», в которую она их завернула. Каждый том защищало почти шесть слоев газетной бумаги.
Вдобавок сам сундук хорошо защищал журналы от влажности и света. Кто бы ни изготовил этот дорожный ларь, он был мастером своего дела. Швы были настолько приглажены, что потайное отделение и пружинный механизм, с помощью которого оно открывалось, оставались невидимыми даже при внимательном изучении. За три месяца, что Пайпер возилась с сундуком и со всеми остальными вещами Офелии Харрингтон, она даже не заподозрила о существовании второго дна. И не споткнись о сундук, его тайна – а вместе с ней и дневники – так бы и осталась нераскрытой.
Пайпер осторожно перевернула страницу, подняла тетрадь, поднесла ее к стеклу и перевернула для копирования. Тут ей на глаза попалась фраза «мой любовник в маске», и ее пульс опять резко ускорился.
Эта штука вызывает привыкание! Эротический глушитель мозга! Историческая и сексуальная С-4[2]! Пайпер осознавала, что если даст себе волю и начнет читать дневники как женщина, а не как ученый, беды не миновать. Она уже достаточно увидела, чтобы понять, что Офелия Харрингтон вела гораздо более насыщенную жизнь, чем она, Пайпер. Более того, Офелия отважилась на это в эпоху ограниченных женских прав и строго социального конструкта и выбрала такой путь, когда ей не исполнилось и двадцати пяти лет!
Пайпер же родилась в обществе, позволявшем ей быть кем угодно и заниматься чем угодно. И на что она употребила тридцать лет свободы?
Она училась. Работала. Читала классику. Путешествовала, когда выпадала такая возможность. Пыталась угодить родителям. Встречалась с мужчинами, которые ей не совсем подходили, и то от случая к случаю.
Знакомство с дневниками поставило Пайпер перед фактом, что, по сравнению с Офелией Харрингтон, она вот-вот превратится в выцветшую, неудовлетворенную, обозленную и скучную женщину.
В памяти снова – как это часто бывало в минуты обострения жалости к себе – ожило воспоминание о самом болезненном событии в жизни Пайпер, и перед глазами возникла прямая и сильная спина Магнуса «Мика» Мэллоя, уходившего от нее.
Господи, при мысли о Мике Мэллое Пайпер до сих пор съеживалась от стыда.