– Написал, государь, – подал голос Остерман. – Изволишь апробировать?
– Изволю, – легко согласился Пётр и… похолодел.
Как расписывался юный император, он понятия не имел.
«Ладно. Как говаривал еще не родившийся Наполеон, главное – ввязаться в бой, а там видно будет».
Пётр закрыл газа и, не отрывая пера от бумаги, что-то накарябал. Потом глянул.
Да-а… почерк, конечно, чудовищный. Но Остерман спокоен, значит, все более или менее в порядке. И что волноваться-то: чай, не указ о начале военных действий подписывал.
Тут как раз в дверь и постучали. Явились генералы-фельдмаршалы – по совместительству – члены Верховного Тайного Совета – князья Долгорукий, Голицын и Трубецкой. Все – пожилые, осанистые, на мундирах ордена… Хотя на Меньшикове побрякушек больше болталось.
– Счастливы лицезреть ваше императорское величество в добром здравии, – степенно промолвил князь Владимир Долгорукий.
– А то уже личико ваше забывать стали, – подхватил князь Иван Трубецкой.
– Ну, вот теперь наглядитесь вдоволь, – с улыбкой ответил Пётр. – Поскольку решили мы дважды в неделю на заседаниях Тайного Совета присутствовать. Какие дела на сей день накопились?
Молчание.
– Что, у Великой державы вообще никаких забот не имеется? – нахмурился Пётр.
– Имеется, ваше императорское величество, – со вздохом ответил Голицын, – только мы о них не ведаем. Поелику было распоряжение – все важные бумаги сразу князю Меньшикову отдавать – на его личное рассмотрение.
– А вы-то на что? – взвился Пётр.
– Не гневайся, государь, – вступился Остерман. – Меньшиков такую власть взял еще при жизни вашей покойной бабушки, ее императорского величества Екатерины Алексеевны, что никто с ним совладать не мог. Ее именем все дела вершил.
– Бабушка у меня одна – Евдокия Федоровна Лопухина, которая сейчас в монастырском заточении пребывает. И вот мой второй указ: повелеваю вдовствующую царицу Евдокию, что ныне старицею Еленой зовется, из монастыря освободить, с великим бережением в столицу доставить и разместить согласно чину. Как только исполните – доложите, я ее со временем навещу.
– Слушаюсь, ваше императорское величество, – отозвался Остерман, который уже прилежно скрипел пером по бумаге.
– Более при мне про Катерину Алексеевну не упоминать. Это первое. Второе: послать надежных людей во дворец ныне арестованного мною Меньшикова и изъять все – до последнего клочка! – бумаги, которые у него имеются. Писца покличьте, приказ написать, а то Андрей Иванович совсем запарился.
Лица верховников заметно просветлели: кажется, приходит конец всевластию ненавистного Меньшикова, теперь их время наступает, время Рюриковичей и Гедеминовичей.