Идти далеко не пришлось. Вскоре за поворотом открылся просторный, огороженный деревянным забором школьный двор. Сама школа оказалась типичным одноэтажным строением из круглых бревен, построенным, очевидно, до революции и служившим для обучения сельских ребятишек ещё земскими учителями. Посередине двора стоял советский грузовичок-полуторка, почему-то с открытыми на распашку боковыми дверьми.
Христофор Иванович всё забегал вперед, стараясь быть во главе идущей за ним группы красных командиров, услужливо показывая им путь.
– Вот сюда, сюда, пожалуйста, ещё немного, – суетился Христофор Иванович. Голос его срывался, становился невнятным, слова неразборчивыми.
Офицеры вошли в помещение и проследовали за стариком по длинному коридору, пока не остановились перед высокой двустворчатой дверью.
– Это здесь, – совсем тихо произнес старый учитель и, отступив в сторону, открыл дверь.
Офицеры зашли в комнату, в одном углу которой были свалены трупы пятерых человек. Некоторые из них были в разорванных нижних рубахах и галифе, другие сохранили гимнастерки без поясных ремней. Все босые. Судя по петлицам, убитые были младшими командирами и политруками. Лица, руки и головы были в обширных кровоподтеках и резаных ранах. Глаза то ли запеклись вытекшей кровью, то ли их вообще не было. Даже бумажные обои на стенах хранили широкие полосы кровавых разводов.
– Немцы привезли их сюда дня два назад и зачем-то пытали. Эти крики я не забуду никогда, – печально промолвил старик.
Рука Коржа потянулась к голове. Вслед за ним все офицеры сняли свои головные уборы.
– Извините, – опять зачем-то заторопился Христофор Иванович, – но я ещё что-то обязан вам показать. Это здесь во дворе.
Офицеры с помрачневшими лицами, толкаясь, вышли из пыточной. Кто-то спешил закурить, кто-то принялся бесцельно подтягивать портупею.
Так с людьми поступать нельзя.
Старый учитель подвел их к грузовику, склонил голову, на которую за всё время так и не надел шапку, и произнес:
– Они там. В кузове. Этих они тоже не пощадили.
Александр Корж оперся сапогом на колесо, подтянулся и заглянул в кузов; что-то рассматривал несколько секунд, спрыгнул и резко развернулся к своим офицерам, вкручивая каблуки в землю. Лицо его было бледным и пугающе неподвижным, каким бывает лишь посмертная гипсовая маска, и только один взбудораженный лицевой нерв временами поддергивал левую щёку.
– Откинуть борт, – приказал комбат.
Перед взорами изумленных людей предстала картина, которую сложно было бы отыскать в самых мрачных чертогах ада. В грузовике, аккуратно сложенные в ряды, лежали мертвые дети, одетые почему-то, несмотря на холодное время, в летние платьица и светлые рубашечки, и какая-то совсем молоденькая женщина в разорванном нижнем белье.
– Это дети-инвалиды, – уже не говорил, а стонал старый учитель. – В поселке был интернат для физически и умственно