Так и шло моё лечение. Я восстанавливался, да и сам видел, что раны подживали. Если бы не одно но. Этот местный коновал Земсков отрывал бинты от просохших ран по живому. Естественно, я кусал подушку, пока он занимался перевязкой, мысленно его костеря, ну и кровянили раны снова и снова. Почему врач не мог увлажнить повязки, перед тем как их снимать? Оказалось, не мог, мол, не учили его этому, а он строго следовал тому, что знал. К новому не стремился. Так что на второй день подобных экзекуций я стал сам увлажнять повязки. Дальнейшее показало, что правильно делал, во время второй перевязки крови не было, заживали раны. Врач, конечно, ругался, но и сам видел результаты. Хотя какой он врач? Двадцать пять лет, всего год как самостоятельно практикует здесь, никакого опыта. Валить отсюда надо, и как можно быстрее.
Я как раз осторожно принял сидячую позу, скрипнув койкой, когда дверь бесшумно отворилась – петли были хорошо смазаны, – и в палату протиснулся Пантелеймон с тазиком, полным воды. А-а-а, так сегодня помывка.
– Пантелеймон Васильевич, так это вы там шумели в коридоре?
– Не-е, то Никифор был.
В мужском отделении было два санитара, два дружка, Никифор и Пантелеймон. Все палаты по левой стороне были Никифора, он их обслуживал, а правая сторона – Пантелеймона. Вот тут-то и вылезла проблема. Моя палата не относилась ни к той, ни к другой стороне, по коридору дверь в неё была прямо. Как мне чуть позже описывал Пантелеймон, когда они два года назад после открытия больницы пришли сюда работать, то долго ругались, кто будет мой «люкс» обихаживать. До драки дело доходило, лишнюю мороку брать на себя никто не хотел, а за дополнительную палату доплаты не было. Выход нашёл врач, который здесь начинал. Он предложил поочерёдное обслуживание. Как туда кладут следующего больного, чья очередь, тот и обслуживал. С моим попаданием очередь на эту палату была как раз за Пантелеймоном, вот тот и занимался мной. Мыл меня, да и палату тоже. Каждый день влажная уборка. В других палатах он ещё и брил больных и даже постригал, мне пока этого не требовалось. За разную мелочь тот выполнял мелкие поручения больных. К сожалению, у меня мелочи не было, а единственные ценные вещи хранились под подушкой. Наручные часы, которые я каждый день подводил, и тот памятный перстень, трофей из Англии прошлого мира. Местные деньги мне были нужны до зарезу, чтобы заказать через Пантелеймона хоть ту же одежду, которой у меня не было, кроме больничной.
– Что, помывка уже? – поинтересовался я и потрогал плотный бинт на правой руке.
Я