Я ждал.
– Думаю о каплях воды, – повторила она. – Стою, бывало, в душе и наблюдаю, как капля медленно ползет по прозрачной душевой занавеске. Все мое внимание сосредоточено на капле, капельке, маленькой сфере, я жду: вот сейчас она докатится до рубчика или складки и начнет менять форму, – а струя воды лупит меня по голове. Сколько лет этому воспоминанию? Двадцать, тридцать? Не знаю. О чем я в тот момент думала? Не знаю. Может быть, в каком-то смысле я наделяла эту каплю жизнью. Одушевляла, анимировала. Не знаю. А пожалуй что я вообще ни о чем особенно не думала. По голове хлещет струя воды, холоднющая, а я даже руки не протяну, чтоб ее отрегулировать. Мне нужно только одно: смотреть на каплю, как она вытягивается, мутнеет. Нет, она не может мутнеть, она слишком чиста и прозрачна. И я стою, по голове хлещет вода, и думаю: нет, не мутнеет. Мутнеет от грязи или слизи, это простейшая жизнь на дне океана – жизнь микроскопических морских существ.
Она говорила, как привидение, замолкала, размышляла, припоминала, а когда возвратилась в это мгновение, в эту комнату, ей пришлось взять меня, Джеффри, сына такого-то, и снова поместить, усадить напротив. Меня называли Джеффом – все, кроме Артис. Она произносила этот лишний слог своим мягким голосом, и я чувствовал: я есть или у меня есть второе я, некто более достойный и надежный, человек, который ходит, расправив плечи, – начисто выдуманный.
– Иногда в темной комнате, – сказал я, – мне хочется закрыть глаза. Я выхожу в комнату и закрываю глаза. В спальне подхожу к комоду рядом с кроватью, на котором лампа стоит. И закрываю глаза. Может, я подчиняюсь темноте? Не знаю даже. Может, я приспосабливаюсь? Позволяю темноте мной командовать? Что это? Так ведет себя ребенок со странностями. Каким я и был. Но я до сих пор так делаю. Вхожу в темную комнату, бывает, подожду немного, постою в дверях, а потом закрываю глаза. Может, я испытываю себя, делая темноту еще темнее?
Помолчали.
– Делаем что-то, потом забываем, – сказала Артис.
– Только вот мы не забываем. Такие, как мы.
Хорошо прозвучало. Такие, как мы.
– Маленькая шероховатость, личная особенность. Росс об этом говорит. Говорит, что я как другая страна. Мелочи и мелочи в этих мелочах. Вот так я теперь существую.
– В темной спальне пробираюсь к комоду, пытаюсь определить, где стоит настольная лампа, а потом дотрагиваюсь до абажура или нащупываю его, просовываю под него руку, чтобы найти рычажок, переключатель, кнопку и включить свет.
– А потом открываешь глаза.
– Думаешь? Ребенок со странностями ведь может и не открыть.
– Но только по понедельникам, средам и пятницам. – Она с трудом восстановила привычную цепочку дней.
Из дальней комнаты кто-то вышел – женщина в сером комбинезоне, с темными волосами и смуглым деловитым лицом. На руках у нее были перчатки из латекса, она встала наизготовку за спиной у Артис и посмотрела на меня.
Пора уходить.
Артис тихо проговорила:
– Это лишь я, стоящее в ванне тело, человек, отгороженный полиэтиленовой занавеской,