Лай. Лай. Лай. Рвущий слух вой, и справа, и слева. Сеноры Деррано славятся псарнями и отборными гончими, за щенками присылают со всех концов королевства и не только – приезжают и из Меодора, и из Доарна.
Дальше, дальше, пока не падёт измученный скакун; и тогда – сперва разрядить в преследователей маленький двойной самострел, захватить с собой хотя бы пару из них, а потом… потом главное – избежать соблазна, не схватиться за тесак в наивной надежде отбиться от двух десятков опытных воинов и охотников за беглыми. Успеть сорвать с шеи наглухо запечатанную смолой глиняную бутылочку на волосяной плетёнке. Сунуть в рот. Зажмуриться. И – раскусить…
«Нет, не дамся им. Ни за что. Лучше уж так.
Маменька знала, что делала, когда надела это на шею».
После рва лес кончился, потянулись поля, луговины, по левую руку должно лежать озеро; здесь угодья серфов-рыбарей, разбитые ими для облегчения податного ярма.
Жеребец хрипит, начинает задыхаться. Всадник успел оторваться от верховой погони, преследователи часто меняли скакунов, поневоле отставая – с этим гайто, жемчужиной и гордостью конюшен сенора Деррано, не сравнится никто.
По лицу наездника катятся злые слёзы.
«Ну почему всё так глупо, почему, Семь Зверей, почему? Не спрашиваю, за что вы от меня отвернулись, вы давно уже не глядите на свой мир; Ому же Прокреатору до таких, как я, дела и вовсе нет».
Никем не понукаемый, жеребец берёт правее, отдаляясь от берега – прямо к скоплению негустых рощиц, покрывших старые оплывшие холмы. Ещё правее лежит торный тракт, соединяющий Деркоор через приречный городок Фьёф с замком рода Берлеа – нам туда совсем не надо, скакун, на дороге ещё скорее угодишь в руки охотников!
Жеребец словно слышит этот безмолвный крик – и стрелой несётся прямо, к рощицам.
На что ты рассчитываешь, мой верный, если нам не удалось уйти от погони в оставшихся позади чащах?
Вот мелькнули первые деревья, подножия окутаны кустами, словно густым дымом. Ночь стоит на страже, сберегая покой своих детей, и скакун вдруг замирает, взрывая раздвоенными копытами неподатливую землю.
– Ты чего? – обливаясь слезами, шепчет всадник, скатившись с седла.
Скакун лишь безмолвно опускается на колени, ложится, вытянув шею.
Наездник машинально поднимает арбалет, с явной натугой взводит обе тетивы, оглядывается.
Предрассветные сумерки ненадолго сгущаются – незримая рука ветров задёрнула отставшую Гончую плотным серым занавесом. Невесть откуда наползают тучи, и ночь словно бы возвращается. Во мраке смутно угадывается круг из семи покосившихся камней, венчавших холм, словно корона.
Всадник лихорадочно бормочет какие-то слова – безмолвные гранитные глыбы, похоже, пугают его не меньше преследователей.
– Это ты меня сюда примчал? Сюда? – Слёзы текут всё