Олег побывал в руках у тех и других. Обрабатывали его и вручную, и, как невесело шутил Олег, «техническими средствами». В спецблоке подвешивали, растягивали с помощью особых хитроумных устройств. Чаще всего избивали резиновой палкой, случалось, сплошь унизанной остроконечными металлическими гайками, наждачными кольцами кожу с мясом сдирали.
Выложенный бордовыми плитками пол, покрытые коричневой масляной краской стены становились липкими. Некоторых узников обрабатывали так, что они не могли самостоятельно двигаться. Олега раза два не то уносили, не то увозили другие заключенные на носилках с велосипедными колесами.
И так круглые сутки, днем и ночью, в три смены.
– Тут главное, дружище, – повторял Олег, – не потерять контроль над самим собой. Самая коварная штука, когда теряешь сознание. Убьют, ну что ж, и пуля в бою убивает. Сломить?! Сильного боль не сломит. А вот вывести за черту, за предел человеческого – может. На это и надеются, гады. На бредовое, потустороннее состояние.
…Теперь все это меня ожидало.
21 августа, в понедельник, утром в камеру вошли два жандарма. В их сопровождении я и предстал перед герром комендантом и прибывшими сюда гестаповцами. Один из них сидел за столом. Худой, морщинистый. На столе – вещественные доказательства: мой TT, финка, деньги, документы, батареи. Гестаповец, стоящий рядом, почтительно нагнулся и что-то зашептал на ухо сидящему. Тот в ответ коротко рассмеялся.
– Ви есть золотая рипка. Я есть старый рипак. Пудет рипка говорийт или молчайт?!
Встал. Подошел. И, не дожидаясь ответа, коротко взмахнул рукой. Боль обожгла. Словно током ударило. На губах соленый привкус крови.
– Это, Иван, цветочки, якотки впереди.
Жандармы по знаку гестаповца схватили меня за руки.
Дернули. Заломили до хруста в костях. Снова посыпались удары. Я инстинктивно обхватил руками голову: держаться! Стиснув зубы, глотая кровь, обливаясь потом, молчал. Боль врезалась в сердце, туманила мозг.
Только бы не потерять сознание.
В парке Чаир распускаются розы.
Снега белее черешен цветы…
Удар по голове…
Цветы, цветы, цветы…
Вспухшие, искусанные в кровь губы.
Снятся твои золотистые косы.
Снится мне море, и солнце, и ты.
Снова удар. Стол, гестаповцы и жандармы поплыли, завертелись в оранжевой карусели. Боль исчезла. Чьи-то мягкие руки подхватывают и несут меня. Прихожу в себя на полу. Жандарм равнодушно, привычно, словно неодушевленный предмет, поливает меня ледяной водой.
Широко расставив ноги, надо мной раскачивается, как маятник, главный мой мучитель:
– Жиф курилька! Ну что? Будем молчайт, говорит?!
Признание должны вымучить – тогда в него поверят. Кто это сказал? Старый казак Шайтан славному гетману Богдану? А может, Олег?
Что ж, вымучивали долго, старательно.