В холодную каморку, где обитали ручные крысы, Анна не вернулась – проспала до полудня в уютной, хорошо протопленной гостевой светёлке. Разбудила её уже знакомая старушка Агния, пришла смазывать ссадины. От неё узнала Анна, что матушка-настоятельница переменила послушание, велела отправляться на скотный двор.
– Оно и к лучшему, – заключила старушка, – сидеть тебе, девка, пока нельзя.
– А что я на скотном буду делать? – вспылила Анна. – Я княжна, а не дворовая девка!
– Э, – махнула рукой старушка, нисколько не удивившись признанию, – матушка-игуменья – тоже княжна, но со всеми нынче на скотном: коровы телятся, окот овец начался. Тебе, девушка, никак нельзя это время упустить: чтобы хорошо с челядью[23] управляться, надо самой всё уметь. Осенью в риге поработаешь, на мельнице. А сейчас недельки полторы – и конец.
Потрудиться Анне пришлось значительно дольше. И к работе её привлекали самой различной: она и навоз убирала, и корм скоту давала, и ягнят принимала, и ослабленных телят из соски отпаивала. Успела даже приручить злую и строптивую козу, что верховодила в овчарне. При первой встрече хотела коза её боднуть, как бодала незнакомок, да и знакомым доставалось нередко, разбежалась, нагнула голову, Анна, не разгадав её намерений, засмеялась и с места не сдвинулась, и коза вдруг пружинисто отскочила в сторону. В тот же вечер Анна попыталась её подоить, и свирепая Зорька, никого прежде к себе не подпускавшая, стояла не шевелясь, блаженно зажмурив глаза в длиннющих светлых ресницах. Молока нацедилось ложки две, но что возьмёшь с яловой непутёвой козы. Работать на скотном дворе оказалось очень интересно, и хотя она не скучала, но всё-таки не могла дождаться, когда же настоятельница выполнит своё обещание.
Наконец этот день настал, матушка Ксения сама повела Анну в мастерскую. Анна уже знала, что настоятельница – искусная иконница, едва ли не самая искусная в монастыре, да и вообще искусница: за что бы ни бралась, всё выходило у неё прекрасно, на всё хватало времени и сил: сутки она удлиняла за счёт сна, спала всего два-три часа, а силы черпала в молитвах.
Была вторая половина дня. Иконницы уже оставили работу в мастерской, разошлись по каким-то иным делам, лишь в углу некрасивая рябая девчонка долбила доску, то и дело попадая молотком по пальцам и тоненько взвизгивая. Настоятельница отослала её.
Горница, где писали иконы, была заставлена столами и разновеликими поставцами, на которых громоздились горшки с торчащими из них сухими, колючими даже на вид пучками трав и цветов.
Анну поразили теснота в ней и не присущий монастырю беспорядок, причём какой-то особый – красивый и живой. Небрежно расставленные на столах плошки, заполненные краской, соседствовали с дорогими, манящими киноварью и позолотой книгами. Тут же лежали доски с начатыми работами, ждали своей очереди, прислоняясь к столам, золотистые,