– Мурза сказал, – вдруг, словно прочитав её мысли, объяснил Юрий, – что видеть змею во сне – хорошая примета: встретишь мудрого человека, учителя. Не грусти, сестричка, всё будет хорошо! И отведай шурпу.
Она и не заметила, что перед ней поставили пиалу. Господи, как вкусно пахла эта похлёбка-шурпа. Но котёл скребла татарка грязным веником и на дне его оставила помои.
– Не буду есть эту дрянь! – Анна с вызовом посмотрела на татарина – он улыбался, обидно улыбался.
– Прости меня, сестра, грешен я, – смиренно, как матери, сказал Юрий, – совсем забыл, что Великий пост. Но грешить так грешить! – Он подвинул к себе пиалу. И хотя Юрий говорил по-русски и обращался к ней, Анне показалось, что слова его больше предназначались татарину. Тот сразу хлопнул пухлыми ручками, отдал распоряжение татарке, и она проворно поставила перед Анной плошку с двумя большими яйцами – ну кто же из православных ест яйца в Великий пост?
– Ешь, Анна, не то ты совсем обессилишь. Напоститься ещё успеешь: чай, не домой едешь, – сказал татарин по-русски, совсем, как отец сказал. И Анна, плача, съела два гусиных яйца. И об этом как о самом своём большом грехе говорила на первой монастырской исповеди.
В монастырь приехали незадолго до захода солнца, Анну ждала какая-то постель, а Юрий через час-другой должен был опять отправится в путь – опять седло, опять скользкая дорога – двадцать вёрст до княжеского терема в Серпухове. Устав обители не позволял гостям-мужчинам ночевать в монастыре, и ворота входящему и отъезжающему открывали только от восхода до захода солнца.
Юрий немного поговорил с настоятельницей наедине, потом кликнул пригорюнившуюся в коридоре у стены Анну.
– Христос воскрес, деточка! – ответила на Аннин поклон настоятельница и протянула для поцелуя руку. Рука оказалась холодной, обветренной и пахла огуречным рассолом. «От цыпок», – отметила Анна и, спохватившись, откликнулась:
– Воистину воскрес, – с удивлением соображая, почему настоятельница произнесла такое несвоевременное приветствие – до Пасхи было ещё далеко.
– Не приглашаю тебя сесть, деточка, – вижу, седло тебе было не в пору. Как же это так, братец, – отправить девочку в далёкий путь и не пригнать седло?
– Да мы не рассчитывали верхом ехать, – засмущался Юрий. – Весь скарб на дороге бросили: постель, одежду, снедь. Когда теперь прибудет…
– Ни Анне, ни нам этого ничего не нужно, братец. У нас общежитийный устав. Анна будет жить, как другие послушницы, и тех денег, что ты оставил, братец, вполне хватит.
«Почему она так часто говорит “братец”?»
И будто поняв, о чём Анна подумала, настоятельница объяснила:
– Мы родственники, деточка, – я тоже правнучка князя Владимира Андреевича. Но здесь, в стенах монастыря, наше родство