Это задним числом прокручиваешь в памяти случившееся, и всё становится очевидным, хоть и очень горьким. Но тогда весь мой организм был нацелен на пусть нереальный, фантастический, божественный, необъяснимый, но выход из этой непереносимой ситуации. В ту ночь я поняла только, что есть опасность, что надо закрыть рот и сделать всё, чтобы перевести Игоря из Бруклина в Манхэттэн, в самую лучшую клинику, какую возможно, и дотянуть до донорского сердца.
Я выползла из кабинета, где не переставая горел свет, и наконец рухнула на кровать, выпив до этого две таблетки лития, которые нашла у Игоря на письменном столе возле компьютера.
Утром, когда я пила кофе на кухне, вошла Сара.
– Что вы приходите так поздно? Ему это не поможет. Что там делать по ночам, не понимаю? – закинула она свои сети.
– Он разговаривает со мной. Он просит меня быть с ним. Он хочет, чтобы я дала ему воды.
– Доктора не разрешают ему пить. Вы слышали? Ему нельзя пить. Я позову полицию!
– Я буду делать то, что он мне говорит. Точка.
– Что вы сказали? – начала она в своей излюбленной манере.
– Почему нет ключа от нашей машины? – спросила я громким голосом.
– Зачем вам ключ?
– Найдите, пожалуйста, ключ и положите его на письменный стол в кабинете.
– Вам нельзя ездить в незнакомом городе с вашими русскими правами, – прошипела Сара. Я удивлялась, в каком здравом уме была эта очень пожилая женщина. Игорь следил за её здоровьем куда пристальнее, чем за своим. Девяносто два года я никогда бы ей не дала.
– Это наша с Игорем машина. Найдите, пожалуйста, ключи. Он сказал мне вчера, что в левом ящике стола есть деньги, которые мне нужны на расходы, но их там нет. Вы хотите, чтобы я сказала это Игорю или вы их туда положите сами?
– Какие деньги?
– Доллары, – ответила я ей на её любимый