Воспоминания биржевого спекулянта. Эдвин Лефевр

превосходные результаты в бакет-шопах, в конторе Фуллертона не срабатывала. Здесь я не просто работал с цифрами, а реально покупал и продавал акции. В бакет-шопе я видел на тикерной ленте, что акции Американской сахарной компании стоят 105 долларов, и мог прогнозировать, что они вот-вот упадут на три пункта. Однако, пока телеграфный аппарат печатал на ленте, что курс сахарных акций 105 долларов, реальная цена в зале биржи могла успеть опуститься до 104 или 103 долларов. К тому же времени, когда мой приказ о продаже тысячи акций попадал в руки оператора, который работал на Фуллертона в зале биржи, цена могла опуститься еще ниже. И, не получив отчет оператора, я не знал точно, по какой именно цене он продал мои акции. В той же самой ситуации, которая в бакет-шопе могла бы принести мне три тысячи долларов выигрыша, в настоящей брокерской фирме, работавшей на бирже, я не зарабатывал ни цента. Разумеется, здесь я говорю о крайностях, но факт остается фактом: в брокерской фирме Фуллертона та система, которая обеспечивала мне успех в бакет-шопах и центральное место в которой занимал биржевой телеграф, уже не работала, но понял я это, к сожалению, не сразу.

      К тому же оказалось, что, если я продаю достаточно большой пакет акций, это давит на цену, и она падает еще ниже. В бакет-шопах мне не приходилось думать о том, как мои сделки влияют на рынок. В Нью-Йорке я проигрывал потому, что здесь играли совсем в другую игру. Причина моих проигрышей заключалась не в том, что теперь я играл по закону, а в том, что играл я невежественно. Я уже говорил, что, как никто, умел читать тикерную ленту. Но это меня не спасло. У меня получалось бы намного лучше, если бы я сам работал в зале биржи. Может быть, там, на месте, я смог бы адаптировать свою систему к новым обстоятельствам. Но проблема в том, что, если бы я дошел до такого масштаба торговых операций, как, скажем, сейчас, моя система все равно подвела бы меня, поскольку не учитывала бы эффект, который оказывал на котировки акций сам факт торговли ими.

      Короче говоря, я не до конца понимал правила биржевой игры. Я знал только часть игры, довольно важную часть, и мне это всегда помогало. Но если, несмотря на это, я все-таки проигрался, какие же шансы на выигрыш у совсем зеленого новичка?

      Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что в моем методе игры что-то не так, но я никак не мог нащупать истинную проблему. Временами моя система работала превосходно, а потом, совершенно неожиданно, – сплошные провалы. Не будем забывать, что мне на тот момент было только двадцать два года. И дело не в том, что я упрямо стоял на своем и не стремился понять, в чем ошибаюсь; просто в таком возрасте еще мало кто в чем бы то ни было разбирается.

      Служащие конторы были со мной очень милы. Я не мог увлекаться игрой до беспамятства из-за маржинальных ограничений, но старик Фуллертон и все остальные были настолько добры ко мне, что после шести месяцев активной торговли я не только потерял все, что привез, и все, что сумел выиграть за это время, но даже задолжал конторе несколько сотен долларов.

      Вот