Что-то в голове у меня щелкает.
Зеб больше не на крючке.
Только я.
Зеб расстарался, не только обесценив себя в глазах Майка, но и сделав себя со своей ботоксной иглой незаменимым для миссис Мэдден. Может, он все же относится к собственной жизни не так безалаберно, как я думал.
Недди выволакивает Зеба прочь, а тот всю дорогу пытается встретиться со мной взглядом, но я – ноль внимания, фунт презрения. Зеб уже вел игру, и все время играл так, будто мы с ним на одной лунке.
– Да брось, Дэниел. Дэнни, дружок. В чем дело-то?
В голосе Зеба появились ноющие нотки вины. Он знает, мля. Хотелось бы мне, чтобы он знал, что я знаю, какого рода типичные инфантильные отношения мы поддерживаем, так что я выдаю ему вспышку своего гнева.
– Вашему брату, что, Иисус не нравится, правда? А как насчет Иуды? Он-то в ваших книжках есть?
Надо воздать Зебу должное, актер он неплохой. Он разыгрывает, что «шокирован» и «уязвлен до глубины души» весьма приемлемо. Сперва вся его голова отдергивается под напором моих слов, затем глаза его наполняются болью. Не так уж убого.
– Что ты там сказал, Дэн? Отвечай.
Вот тут-то представление Зеба и расползается по швам. Всякий, кто знаком с доктором Кронски, прекрасно знает, что его отклик на любое огульное обвинение являет собой двуязычную ектению из вариаций выражения «мять твою мать».
Я смотрю ему глаза в глаза.
– Ты выпадаешь из роли, Зеб. Ты потерял мотивацию.
Он все еще разевает рот, когда Недди выпихивает его из вертящихся дверей, и я не могу поверить, что несколько раз рисковал собственной головой ради этого неблагодарного. Благодарности я не жду, но был бы признателен за капельку солидарности.
Когда Зеб удаляется, изрядная толика крейзы удаляется с ним вкупе, и даже можно уверовать, что мы с Майком можем потолковать mano a mano[10], когда Майк вдруг говорит:
– Дэниел. Я понимаю, что мы малек увязли, но по-моему, мы должны высматривать тут пресс-перктиву.
Пресс-перктива. Я скриплю зубами. Мне надо заключить тут наилучшую сделку, и лопаться от злости из-за неправильного произношения – какое-то ребячество. Так что я не хлопаю Майка по его сальным брылям. А вместо того говорю:
– Майк. Ты горюешь, мужик. Ты только что утратил маму, а это серьезная травма для всякого, но только для нас, ирландцев, это сокрушительное потрясение.
Довольно хорошо, а? Я отрепетировал это по пути сюда.
– Вот именно, Дэн. Сокрушительное. Не в бровь, а в глаз. – Майк ощупывает креп на лацкане. – Но мы в долгу перед мертвыми, и этот долг – продолжать жить. Мы уважаем тех, кто идет дальше, вцепившись жизни в глотку, так сказать.
Смахивает на то, что репетировал не я один. Я немножко киваю, вроде как впитывая мудрость слов Майка, но на самом деле прикидывая, удастся ли мне запустить пальцы в его жирную шею, прежде чем его парни меня расстреляют. Сомнительно. Нас разделяют стол и расстояние в десять футов.
– Вот