«Я плачу только в подушку». Откровения «первой леди СССР». Екатерина Фурцева

от закрытия. Хорошо понимаю, почему Эфрос хочет поставить «Правду». Он созрел для руководства театром и надеется, что революционная пьеса поможет ему этого достичь. Неудачи бывают у всех[40]. Главное в том, как человек реагирует на критику. Эфрос принимает критику к сведению. Замысел с «Правдой» хорош, но я отсоветовала браться за нее. Все постановки, имеющие отношение к Ленину и Октябрю, надо утверждать в ЦК. Даже если я попрошу, Эфросу не разрешат ставить «Правду». Это одна из классических революционных пьес. В ней когда-то играл Ленина сам Штраух[41]. К ней отношение особое. А если бы даже и разрешили, то до премьеры все равно бы дело не дошло. Новое видение пьесы расценят как покушение на идеалы и спектакль запретят. У меня достаточно опыта для того, чтобы предвидеть такие вещи. Хотя идея у Эфроса очень хорошая. И ему жаль с ней расставаться. Он пытался спорить. Приводил в пример несколько постановок к ленинскому юбилею[42]. Но юбилей уже прошел, и в прошлом году обстановка была другая. Посоветовала Эфросу разрабатывать производственную тему. Это свежо, современно, и есть возможность проявить себя. А после нескольких успешных «производственных» постановок можно браться и за тему Октября. Всему свое время.

      С Эфросом очень приятно разговаривать. Проговорили почти три часа, а я нисколько не устала. Общение с умными интеллигентными людьми меня не утомляет. А вот с дураками – тяжело.

3 сентября 1971 года

      Комиссия по выездам[43] – сборище настоящих вредителей-бюрократов. Чуть было не сорвали гастроли нашего цирка в Испании и Португалии из-за чисто формальных придирок. Причем всегда все выясняется в самый последний момент. Приходится звонить, требовать, просить, добиваться. А что делать? Нельзя же срывать гастроли, к которым и у нас, и у них столько готовились. Добиваюсь, а потом ползут новые слухи. Мерзкие, гадкие слухи. Хорошего никто никогда не придумает, только гадости. Бардиан[44] дал взятку Фурцевой, чтобы та «протолкнула» ему гастроли. Кто только не давал мне этих взяток, только вот я ни одной так и не увидела! Но все равно сплетничают. Поводы находятся каждый день. Если отказала, так не по делу, а из-за того, что меня не «подмаслили». Если разрешила, то не в интересах дела, а за взятку. Хуже всего, что эти слухи сбивают с толку честных людей. Они слышат, что «Фурцева берет», и пытаются дать. Когда начинаю стыдить, ответ один и тот же: «мы слышали». От кого слышали? Молчат, краснеют, но имен не называют. Противно.

18 сентября 1971 года

      Когда я узнала о смерти Никиты Сергеевича, то подумала – сейчас меня отпустит. Сколько можно помнить обиду? Надо забыть. Но забыть не получается. Наоборот – стала вспоминать чаще. Вспоминать? Да я же постоянно об этом помню. Обида как зубная боль. Ноет себе внутри и ноет, а как выпьешь холодной воды – усилится. И один вопрос в голове – почему? За что? Разве я заслужила?

      Я никогда не держалась за должность секретаря ЦК, хотя все считают иначе. Мухитдинов[45] сказал однажды: «Зачем Фурцева постоянно говорит, что в Президиуме должна быть хотя бы одна женщина? Боится,