Дед Федот с Перуна перетрусил немеряно, и со страху возмездия позволил Михейше крутануть локотник27 полиспаста.
Михейша без краг28 и очков вращать ручку отказался напрочь.
Поверили! Всем известно, что без очков и перчаток ни одно серьезное шоферское дело не творится. Дали все, что было истребовано.
Экипированный по—правильному Михейша крутанул ручку механического прибора. Веревки подобрались, вытянулись в струнку, кол чуть—чуть дрогнул и стал острыми гранями взрезать дерн, норовя выскочить и побить задние стекла авто.
– Погодь—ка.
Игорь Федотович подошел к поленнице и снял с верха небольшой сосновый чурбак без коры. Шустро и несообразно приписываемой ему родственниками медлительности, словно нелюбящий детей папа Карло он нанес полену три дерзких, колющих удара топором. В сторону полетели отломки.
– Пиноккио с такого полена родился бы калекой, – подумал Михейша, съежившись. По телу его поползли мурашки. Он представил, будто на месте Пиноккио был он сам, и скорым, непроизвольным движением коснулся своего носа. Нос был на месте и Михейша тотчас успокоился.
Из полена получился клин. Отец присоединил его к колу и отоварил штатную единицу с добавкой обухом.
– Бум! – охнул Пиноккио деревянным голосом.
– Бом! – звякнул металлический сосед.
– Крути его! – сказал Папа Карло, подразумевая застывший в обмякнутом виде бездельник полиспаст.
– Давайте, давайте! – угрюмо командовал дед Федот. – Хватит время за хвост тягать.
Михейша встрепенулся, напрягся и возобновил кручение рукояткой. На этот раз ему пришлось налечь всем телом.
И, о диво! О, чудо—юдное! Автомобиль сначала медленно тронулся с места, а потом и вовсе спокойно, без излишней спешки, пополз к растерянному мальчику.
– Ура!
Брови, если уместно таким образом назвать молодую светловолосую поросль над Михейшиными веками, от удивления поднялись вверх. Очки соскользнули, не обнаружив на лбу кустистой растительности, и упали на траву двора!
А дальше известно: на дворе трава, на траве дрова, коли дрова, смеши курей двора.
Было еще что—то про колена, поленницу и дрын, но этого Михейша уже не помнит.
Эту веселую забаву—скороговорку внедрила в детский обиход бабушка Авдотья. Тут она пришлась весьма кстати.
Куры, утки, гуси, гуляющие по двору и даже Мица, привязанная к ограде, смеялись навзрыд, каждый на своем языке.
Вразвалку подошел Балбес – отец Хвоста, а потом на общий интерес подлип Шишок Первый.
Один со всех сторон и по всей длине обнюхал повисший в воздухе полиспаст и, приняв натянутые веревки за балеринский станок, приподнялся на цыпочках и задрал ногу.
Другой попробовал зубами крепкость троса и, почуяв невкусность, стал возмущенно загребать и жевать невытоптанный копотливыми