– То, что ты бросил родных, еще не означает, что они исчезли. Мы легко их отыщем.
У Жана закружилась голова, и дело было не в похмелье.
– Не трогайте их! – закричал он. – Они совершенно ни при чем.
– Не тронем… если пойдешь с нами.
Жан встал.
Третий член группы уже сидел за рулем. Вооруженный главарь надел Жану наручники, заткнул рот кляпом, натянул на голову капюшон и швырнул в грузовик.
– Ну вот и все, подонок! – буркнул он.
Даниэль
Глаза скользят по страницам газеты. Читать не хочется. Не хочется пить кофе. Не хочется смотреть на измученное усталостью лицо Бетти. После похорон мы ни разу не посмотрели друг другу в глаза.
Небрежно сколотые волосы и мятый халат говорят о том, в какое беспомощное состояние она впала. Она не следит ни за одеждой, ни за лицом. Погружается в пучину своего горя, тонет в нем.
Сейчас Бетти стоит у плиты, скрестив руки на груди, и делает вид, что караулит молоко.
Время от времени она бросает на меня взгляд исподтишка, отмечает, как я одет, как веду себя, и это подпитывает ее ненависть. Она ненавидит меня за то, что я не выставляю свою боль напоказ и не погружаюсь в пучину отчаяния на пару с ней. За то, что я вернулся к работе. Я хотел бы рассказать жене о своем бессилии и о той пародии, которую вынужден разыгрывать, но молчу. Молчу, чтобы защитить ее.
Она поймет – потом, позже.
Я переворачиваю страницу и едва не захлебываюсь от ярости: мой враг, чудовище, погубившее Жерома, что-то вещает, брови грозно насуплены, указательный палец, как перст указующий, поднят к небу. Фотография самая четкая из всех, что я прежде видел. Мои руки сжимаются в кулаки, глаза прожигают газету насквозь, я почти не дышу, как будто хочу шагнуть на снимок и оказаться рядом с ним. Встать напротив. Мне знакома каждая черта его лица. Я видел только фотографии, но он живет в моем мозгу. Я «озвучил» его, наделил манерой держаться, криком, словечками, ругательствами. Уверен, что угадал. Я не оскорбляю и не проклинаю его. Не трачу попусту свой гнев – пусть копится, сгущается и ждет своего часа.
В кухне появляется Пьер, прерывая мои мучительные размышления.
– Привет, па, – произносит он противно-тягучим голосом.
– Привет.
Я обнимаю его, глажу по спине, пытаюсь притянуть к себе, но он не дается.
– Привет, ма.
Он ждет, что она обернется, делает вид, что ищет что-то в ящике рядом с ней, но в конце концов сдается, садится и упирается взглядом в стол.
Мною овладевают гнев и печаль. Как она может настолько не замечать сына? Он избегает меня, но жаждет общения с матерью. Пьер не раз слышал, как после случившегося Бетти в припадке злобы и страдания жестоко упрекала меня. Неужели он тоже считает меня ответственным? Пьер принял сторону матери. Возможно, он хочет ее утешить, но Бетти этого не видит, она просто не способна на проявление чувств.
Боль разделила нас. Разбросала по параллельным вселенным, и мы живем бок о бок, но не способны ни помочь друг