– Она замуж вышла. Живет в Аммане и уже не воюет, – заметил Шакиб. – А мы здесь не прячемся, а ждем вызова из резерва.
– Какой резерв?! Четыре месяца бездействия. Почти всех офицеров ООП на Кипр отправили, Арафат – в Тунисе, сирийцы ушли, фалангисты христианские по Бейруту как хозяева ходят, а евреи всем заправляют! Лейла столько за нас сделала, что имеет право на отдых – два самолета с сионистами захватила! А мы тут сидим и ждем, когда Арафат с русскими или американцами договорится. Действовать надо!
– И как же ты действовать предлагаешь, брат? – спросил рассудительный Адиль, выключив радиоприемник, как всегда бормотавший у него на груди.
– Только террор! В открытом бою нам сионистов не одолеть. У них армия регулярная, а у нас – отряды. За час боя много ты врагов убьешь? Одного-двух. А в самолете один герой за собой сто евреев на тот свет утащит. Это математика победы.
В разговор постепенно включались соседи по подвалу, кричали, спорили, клялись Аллахом, что жизнь отдадут в борьбе с Израилем, но потом все мирно садились пить чай из грушевидных стаканчиков-армудов. Шакиб шумно прихлебывал сладкий кипяток и почему-то не мог заставить себя не смотреть на портрет Лейлы. Разговоры давно перешли на местные бейрутские новости, кто-то рассказывал о происшествиях на базаре, все смеялись, а он все смотрел на красивое лицо под платком-арафаткой и почему-то вспоминал девушку из еврейского поселения Атерет. Шакиб был еще школьником и два раза в неделю помогал дедушке продавать овощи из его фургона напротив автобусной остановки.
– Евреи – наши враги и оккупанты, – объяснял дед, – но пусть они хотя бы отдают нам свои деньги.
Каждый четверг к отправлению вечернего автобуса туда приходила очень серьезная девушка с сумкой-тележкой. Платок тщательно скрывал ее волосы, а большие темные очки не позволяли разглядеть глаза, но Шакиб хорошо помнил тонкие длинные пальцы, которыми она то теребила кончики платка на шее, то сдвигала левый рукав, чтобы посмотреть на часы, то поправляла очки. Когда ее руки лежали на хромированной ручке тележки, он просто любовался ровными фалангами и аккуратными бледными ногтями.
– Не глазей на иудейку! – покрикивал на него дед.
Приходилось отворачиваться, но глаза все равно украдкой следили за незнакомкой.