Аль-Лат. Повесть о первой любви. Сергей Петросян

дружное валяние дурака в часы самоподготовки, редкие поездки на автобусе в Симферополь по воскресеньям – все это отвлекало от тяжелых воспоминаний. Чернокожие курсанты из ФРЕЛИМО умудрялись проносить в казарму русскую водку и докторскую колбасу. Из столовой прихватывали черный хлеб, густо намазанный горчицей, и после отбоя устраивали «жамтар» – пирушку на сдвинутых в квадрат четырех тумбочках. Палестинцев на курсе было трое, и поначалу они сторонились безудержного веселья под мозамбикские мелодии, несущиеся из старенького магнитофона. Шакиб еще в Ливане пробовал местное пиво, но в глубине души считал это грехом, позволительным только заклятым врагам – христианским фалангистам и иудеям. Водка же в сочетании с колбасой, сделанной из неизвестного мяса, казалась ему пределом вероотступничества, не предусматривающим прощения. Через полтора месяца, когда словарный запас позволил курсантам сносно объясняться друг с другом по-русски, один из африканцев-мусульман поведал ему, что Аллах позволяет отходить от запретов, когда правоверный находится в походе. «А здесь, в Перевальном, военное училище. Значит, мы все – в походе!» – многозначительно заключил чернокожий толкователь Корана.

      В тот первый раз водка обожгла ему нёбо и язык, но вкус докторской колбасы с горчицей оказался неожиданно приятным. В здешней столовской пище ему не хватало остроты арабской кухни, к которой он привык с детства. Разваренные макароны с сыром и пресные биточки набивали желудок, но ноздри не чувствовали запаха продуктов, лишенных ароматов специй. Еда радости не доставляла, и в столовую Шакиб ходил, как на медицинскую процедуру. Сейчас же теплая волна опьянения в сочетании острой, вышибающей слезу, горчицей напомнили ему что-то неуловимо родное. Мягкий зной пустыни после захода солнца, острые шарики фалафеля на лепешке, разъедающий глаза дым ночного костра… Русская горчица и водка вызвали целую гамму чувств из недавнего прошлого – и приятных, и тех, о которых хотелось забыть навсегда.

      Шакиб сел в кровати, нашарил ступнями солдатские тапочки и, шлепая резиновыми подметками, побрел на свет дежурной лампочки возле поста дневального. «На тумбочке» никого не было, зато из каптерки доносились приглушенные голоса и звяканье стекла о край жестяной кружки – самые стойкие африканцы продолжали свой жамтар. Зайдя в умывальник, он первым делом напился из крана, складывая ладонь лодочкой. Вода отдавала ржавчиной, но сразу стало легче – ушли тошнота и царапающая сухость во рту, однако в висках продолжало стучать. Тогда он оперся руками о раковину и сунул голову под струйку воды. Вспомнились слова хадиса: «Если же человек вернётся к вину в четвёртый раз, он будет достоин того, чтобы Аллах заставил напоить его гноем тех, кто окажется в пламени ада». Усмехнулся: «Еще три раза в запасе».

      Тогда, в сентябре 82-го в Шатиле, жизнь ему спасли, как это ни удивительно, ненавистные израильтяне. Уже в сумерках в лагере