…Но и днём образ её непрестанно сопровождал меня. Уже я не отводил в сердцах взгляда от встречных девушек, невольно когда привлечённого, и если какая действительно обращала на себя внимание, конечно, подмечал в ней малейшую деталь облика, каждый нюанс поведения, – а перед взором внутренним неясно вставала она, девочка, которая своим существованием освободила меня от всех этих интересов, от этого вообще уровня понятий, открыв иной взгляд, иное состояние души, ничем не заменимое. В вязком, мутном валу жизни такое состояние души казалось уже миром недоступным здешним моим стремлениям и надеждам – такой несовместности её сути я причастился – такого родника. И от этого ещё набегала смутная горечь какой-то закравшейся осиротелости и разъедающая тень сомнения. Она, и с нею та пароходная жизнь – постепенно, постепенно идеализировались…
…Неделя моя – договорился! Да плюс выходные! Начинать готовиться, всё продумать… Брать билет!
…И всё же как-то днём сомнение забрало не на шутку: надо ли ехать. И это был уже голос времени. Оно ничего не убавило, не ослабило во мне, время, – но дало взгляд на идею с другой стороны: а нужно ли ей это? Ведь она-то наверняка уж давно свыклась со своим знанием, что я тогда уплыл куда-то дальше и вновь появиться в её жизни не могу. Ей же и в голову не приходит, что «он», который был на пароходе, может откуда-то приехать разыскивать её; в ней всё то уже пересилено, она теперь далека жизнью от своей этой поездки, если даже и вспоминает ещё иногда.
Весь день я мучился этим и весь вечер, только перед сном, наконец, пришло верное: в конце концов, главное тут – мне увидеть её, найти её, остальное – да оно просто исчезнет самим фактом отнятия её у неизвестности – ис-че-знет. Зато какая тогда будет встреча, силы небесные! «Нет, конечно, поеду, поеду!» – так утвердившись, тотчас почувствовал облегчение, как будто спас в себе дорогое живое существо, чуть не погибшее, в котором вся надежда, всё утешение.
Внешне же я жил своим обычным порядком: вечерами читал, слушал музыку, встречался с друзьями. Но всему этому внутренним обязательным условием была моя будущая поездка, моя вера, что теперь уж я найду её. «Ищите – и обрящете! Истинно, истинно», – всё повторял я, словно декламировал. Я уже витал в мечтах, как мы будем переписываться и как я буду приезжать к ней летом в свой отпуск, а она ко мне – на зимние каникулы…
…Удивительно, всякий раз, когда я пытался явственно выразить себе суть этой девочки, у меня не находились точные определения, слова те самые, сколько-нибудь разъясняющие её. Но в голове нарождался робко бесхитростный мотив лесов и полей. А в памяти ещё всплывала близкая ей по складу григовская пронзительнонежная грустная «Весна», или «Песня Сольвейг».
Дикарка – и в то же время