В полном отчаянье к Смерти взывал, только жив оставался. Часто из пищи лишь корка сухая, нет денег, нет дома. Если кому-то в хозяйстве он иногда пригождался, ужин горячий в оплату, ночлег и скитания снова. Силы его на исходе, надежда вот-вот и угаснет. Ноги нещадно болят, руки стали слабы и безвольны. Сел на привал у реки и вздохнул:
– Это было напрасно…
Стал дожидаться конца своих мук и шептать:
– Все… довольно…
Он не дошел пары сотен шагов до заветной избушки. Там жила дочь лесника, не юна, но собою прекрасна.
Утром она, как обычно, пошла трав набрать у опушки. Только ее потянуло к реке и, видать, не напрасно.
Смотрит, у кромки воды, весь в лохмотьях лежит бездыханный грязный убогий старик, что-то шепчет в бреду пограничном. Морок вокруг него дымкою вьется противной туманной (видеть проклятья людей ей с младенчества было привычно). Быстро вернувшись в избу, прихватила попить да циновку. Там, у реки, не спеша, осторожно его напоила. Чуть он очнулся, она уложила болящего ловко, и аккуратно целебное снадобье каплями влила.
Ночь провела у реки, а наутро уж старец очнулся. Девушка рядом была и очей ни на миг не смыкала. Смотрит она не страшась, а он бедный, стыдясь, отвернулся:
– Что с тобой, – молвит она, – я такого еще не встречала?
Старец устало взглянул на нее – до чего же красива… Это пустое все, вновь не судьба, только сердце кольнуло.
Он рассказал за спасенье свое все, что дева спросила. Но, как он думал, ее эти новости не отпугнули.
– Значит тебя расколдует лишь только взаимное чувство? С этим условием скверный колдун тебе сердце оставил?
– Да, но любви мне вовек не сыскать, и от этого грустно. Если б назад воротить, что бы мог – я бы все переправил.
Как мне тебе отплатить, что мне сделать, чтоб стали мы квиты? Хлеба очерствевший лишь есть, да кусок хрусталя бесполезный.
– Так подари мне хрусталь, и долги твои будут забыты. Я его буду хранить и беречь. Не отдам, честно-честно.
Пару минут сомневался старик – подарить ли ей сердце? Больно была хороша и добра, не встречал таких прежде. Пристальным взглядом пронзает – куда ему, бедному, деться? Он ей кулон протянул, отдавая без капли надежды.
Ловко хрусталик схватив, она встала, на шаг отступила:
– Верь мне, прошу, и прости, что лгала и беречь обещала.
Резко махнула рукой, и кулончик о камни разбила. Старца, кричащего в муках, покрепче в объятиях сжала. Сколько агония длилась, минуту? А может быть, вечность? Боль прошивала все тело его и туманила разум. Всполох в сознании яркий, немыслимый, видно, конечный. И все терзания плоти измученном схлынули разом.
Сбросил он руки ее, и на ноги вскочил, разъяренный:
– Что вытворяешь, проклятая?! Хочешь, чтоб сгинул в мученьях?!
Только опомнился, силой былою своей пораженный. Взгляд он ее отыскал, в нем смешались восторг, удивление.
Кинулся