Я села в кровати и тут же в панике включила уцелевший ночник. В комнате никого не было, но я явственно слышала жуткие всхлипы – чей-то нереальный, словно пропущенный через программу звукообработки голос причитал и хныкал прямо в моей голове.
– Мамочка… Мамочка…
– Эй? – я застыла, осознав, что за глупость творю. Люди, которые в ужастиках спрашивают: «Есть тут кто?», непременно погибают первыми. Поэтому я, мысленно проведя по губам, «застёгивая молнию», осторожно ступила на ледяной пол и взялась за обмотанную изолентой рукоять бейсбольной биты, любезно одолженной Женевьевой. Тёмная квартира казалась огромной, и я, чтобы не оставлять за спиной мрак, включала каждый торшер, каждый светильник по пути в гостиную.
Стоя на пороге большой комнаты, я нажала на последний выключатель, и все вокруг озарилось холодным светом. Никого. В квартире было пусто.
– Накорми меня, мамочка, – плакал голос, – я умираю…
Бита выскользнула из слабых пальцев и с громким стуком упала на голый пол. Галлюцинации… Это ли не признак сумасшествия? Может, Женевьева была права, и мне на самом деле нужен покой в сочетании с правильно подобранными препаратами?
– Заткнись! – я рухнула на колени и отчаянно прижала кулаки к вискам, с силой вдавливая их в череп. – Заткнись, заткнись…
Плач достиг высшей точки. Казалось, кто-то бьется в истерике или громко хохочет – это было похоже на что угодно, только не на рыдания. И я плакала вместе с невидимкой, страдала от этого эха у себя в голове, стирала в кровь руки, зажимающие уши, и сучила ногами по полу.
И вдруг все прекратилось. Так же внезапно, как и началось.
Тяжело дыша, я лежала на боку, глотая слезы, и испуганно прислушивалась. Тишина. Я неуверенно встала с пола, убрала с лица волосы и схватилась за голову: казалось, внутри кто-то от души бил в гонг.
– Господь Всемогущий… – прошептала, всхлипывая, я.
Часы показывали три часа ночи. Окна соседских высоток казались пустыми глазницами, тысячами глаз, и я отвернулась от окна, обхватив себя руками. Это не могло мне показаться. Просто не могло.
Я замерла на пороге комнаты, раздумывая, стоит ли выключать свет, но подумала о той темноте, липкой, непроницаемой, что сейчас царит за тонкой перегородкой оконного стекла. Поэтому я просто вернулась в спальню, упала на кровать и дрожащими руками натянула на себя одеяло. Пот крупными бусинами скатывался по гладкой, словно мрамор, коже – и такой же холодной. Меня то бросало в жар, то схватывал озноб, и я, стуча зубами, с силой поджала колени к груди с твёрдым намерением поспать. И впала в спасительное забытье.
Утром меня разбудил звонок по телефону. Чувствуя себя безмерно разбитой, я подняла трубку:
– Алло?
– Оливия? – Келлер, черт возьми. – Где ты? Время уже четыре часа дня!
– Что?! – я взглянула