Субъективная реальность нормативного поведения и речи. А. Т. Дугин

или менее отчетливо выраженный прагматический характер, «находят свое выражение, прежде всего, общественно-человеческие способы действий с вещами, а не сами “вещи”. Вещь – внешний предмет – вообще воспринимается этим сознанием главным образом как объект приложения воли, – только с той стороны, с какой он либо полезен, либо вреден, либо дружествен, либо враждебен ей. Поэтому воля и намерение и выступают тут как высший (исходный и конечный) принцип сознания и рассуждений. “Теоретического” интереса к вещам самим по себе здесь не возникает. Именно поэтому все явления, события и вещи окружающего мира неизбежно воспринимаются и осознаются антропоморфологически лишь как объекты, продукты или средства осуществления воли, намерений, желаний или капризов существа, подобного человеку. Поэтому-то человек, хотя и смотрит прямо в лицо природе, не видит в этом лице ничего, кроме отражения своей собственной физиономии. Отсюда и возникает иллюзия, подобная той, которую создает и ради которой создается зеркало: человека, глядящего в зеркало, интересуют ведь не свойства зеркала, а тот образ, который благодаря этим свойствам виден “за зеркалом”.

      Природа, как таковая, для религиозно-прагматического сознания имеет точно такое же значение – играет роль более или менее прозрачной “перегородки”, за которой находится та действительность, которую и важно рассмотреть, – способы деятельности, формы жизнедеятельности, умыслы и способы их осуществления… В сверкании молний непосредственно видят лишь внешние проявления гнева Зевса, в зеленых побегах произрастающих злаков – щедрую милость матери плодородия (Деметры), в выгодной сделке – дружескую услугу Гермеса и т. д. и т. п. Тайной, скрывающейся за проявлениями природы, всегда остаются намерение, умысел, воля и направляемое ими сознательное действие, “техника” этого “действия”, которой по мере возможности надлежит подражать, чтобы суметь добиться желаемых результатов…»[41]

      Данные выводы Э. В. Ильенкова, касающиеся религиозно-мифологического мировосприятия, в полной мере следует распространить и на более раннее и более примитивное тотемное мировосприятие архаического человека. Он, как и его более поздние и более развитые в психическом отношении собратья, избирательно, точнее, утилитарно-прагматически воспринимал окружающую его природу, и по этой причине использовал ее внешние материальные формы в качестве зеркала, в котором видел по большей части идеальные аналоги или формы объективной стороны своего собственного коллективного потребного поведения.

      В контексте настоящего исследования следует также обратить внимание и на то, что тотемы принимались внешним сознанием первобытного человека в качестве своеобразных, а лучше сказать, примитивно обобщающих меток или знаков коллективно совершаемого им типового потребного поведения, обозначающего всю процессуально упорядоченную совокупность его идеальных и материальных форм. Для внутренне разобщенной, индивидуально