Но, как бы то ни было, – продолжает она, – слава Господу, я думаю, что снова ношу дитя.
– В самом деле?
– Пока еще рано, но я молюсь об этом. Будет такое утешение, правда? Еще один мальчик?
Ей тридцать шесть, стара для родов.
– Это было бы замечательно, – отвечаю я, силясь улыбнуться. – Господь благоволит к Тюдорам, милость после жертвы.
Я иду с ней к окну, и мы смотрим на озаренный солнцем сад и на игроков в шары на лужайке внизу.
– Он был таким прекрасным мальчиком, он появился в самом начале нашего брака, как благословение. И такой счастливый был малыш, помните, Маргарет?
– Помню, – коротко отвечаю я.
Я не стану ей рассказывать о своей печали: я чувствую, что столько забыла, что годы просто просочились сквозь мои пальцы, словно и не было ничего, кроме солнечных пустых дней. Он был таким счастливым мальчиком, а счастье не запоминается.
Королева не всхлипывает, хотя все время утирает тыльной стороной ладони слезы, бегущие по щекам.
– Король пошлет Гарри в Ладлоу? – спрашиваю я.
Если моему мужу предстоит стать опекуном еще одного принца, мне тоже придется о нем заботиться, а я не думаю, что смогу видеть на месте принца Артура другого мальчика, пусть даже Гарри.
Она качает головой.
– Миледи запрещает, – говорит она. – Хочет, чтобы он остался с нами, при дворе, его станут обучать и готовить к новому призванию у нее на глазах, под нашим постоянным присмотром.
– А вдовствующая принцесса?
– Вернется домой, в Испанию, полагаю. Здесь у нее ничего больше нет.
– Ничего, бедное она дитя, – соглашаюсь я, думая о бледной девочке в огромном дворце.
Я навещаю принцессу Катерину, прежде чем ехать домой в замок Стоуртон. Она еще слишком молода, чтобы жить одной, в обществе лишь своей строгой дуэньи и придворных дам, духовника и слуг в красивом дворце с обширными садами, террасами спускающимися к реке. Лучше бы, думаю я, ее поселили в покоях королевы при дворе, чем оставлять тут, жить своим домом.
За месяцы траура она стала еще прекраснее, ее бледная кожа, оттененная медными волосами, светится. Она похудела, и от этого ее голубые глаза на личике сердечком выглядят больше.
– Я пришла попрощаться, – нарочито радостно говорю я. – Я возвращаюсь домой, в Стоуртон, и полагаю, что вы скоро отправитесь обратно в Испанию.
Принцесса оглядывается, словно хочет убедиться, что нас не подслушивают; но ее дамы стоят далеко, а дока Эльвира не говорит по-английски.
– Нет, я не вернусь домой, – произносит она с тихой решимостью.
Я жду объяснений.
Скорбное лицо принцессы озаряется быстрой лукавой улыбкой.
– Не вернусь, – повторяет она. – И не надо так на меня смотреть. Я не уеду.
– Но у вас здесь ничего больше нет, – напоминаю я.
Она берет меня под руку, чтобы говорить как можно тише, и мы идем по галерее, прочь от придворных дам; подошвы наших туфель стучат по деревянному полу, заглушая звук слов.
– Нет,