К числу последних я относила джинсы и майку, под коими оставались только доселе неприступные рубежи – трусы и лифчик. Их я в мужских берлогах никогда еще не снимала.
Я не отношусь к числу тех девушек, которые с легкостью раздеваются за пределами собственной спальни. Даже на пляже, разоблачаясь до купальника, я чувствую себя неловко и воображаю, что в этот самый момент на меня пялятся все мужики без исключения – от спасателя с биноклем на вышке до пацана в резиновом надувном круге. В раздевании на публике определенно есть что-то героическое!
Впрочем, и для того, чтобы разоблачиться в чужом доме в отсутствие его хозяина, нужен особый настрой.
Морально готовясь спустить штаны, я задумчиво смотрела в окно, вероятно, ассоциируя мир за ним с незримо присутствующей публикой.
Картина мира за окном была тусклой, скучной, грустной и, я бы даже сказала, зловещей.
Дождь еще не прекратился, но поутих (видимо, коварно ждал, пока я снова выйду). Кочковатая пустошь, отделенная от жилого квартала редкой цепочкой кривобоких молодых сосенок, поблескивала свежими лужами. Порывы ветра пугающе шевелили лохматую траву, растущую островками, похожими на зеленые скальпы зарывшихся в землю водяных и кикимор. Неопрятная пустошь незаметно переходила в песчаный берег, по которому давно не ступала нога уборщика: линию прибоя пунктирно очерчивали кучки мелкого мусора.
И никакой жизни, только длинными кувырками пролетел вдоль моря надутый ветром пластиковый пакет…
– Да есть здесь жизнь, гляди, мужик идет! – заспорил со мной внутренний голос.
Я послушно поглядела, но и мужик оказался не из тех, на кого приятно посмотреть – долговязый сутулый тип в грошовом полиэтиленовом дождевике с капюшоном. Не иначе, африканский гастарбайтер. Я уже видела парочку его черных братьев во дворах богатых вилл – один чесал граблями газон, другой возился в собачьем вольере.
– А этот что делает? – закономерно задумался внутренний голос.
Сутулый тип за окном бодро рысил вдоль сосенок, придерживая на боку большую спортивную сумку. На торбу нищего побирушки она нисколько не походила, будучи явно новой, чистой и дорогой, – я отчетливо видела крупный логотип известной фирмы.
– Это дурно пахнет, – пробормотала я, подумав, что резвый товарищ подозрительно похож на вора.
Небось ограбил одну из пустующих вилл и уносит добычу в хозяйской сумке!
– Да, пованивает, – согласился мой внутренний голос. – Что это за запах?
– Запах?
С запозданием до меня дошло, что упоминание о вони не есть фигура речи.
Я вдумчиво потянула носом и чихнула.
– Чеснок?
Я покосилась на приоткрытую дверь в кухню.
Там было темно и тихо, так что мелькнувшую было мысль о том, что это хозяин дома мужественно поборол депрессию