Если бы можно было описать словами всё то, что я чувствую, если бы можно было выразить всё это буквами, сложив их в фразы, а те в предложения, то получилось бы нечто не менее значительное, чем «Война и мир» графа Толстого.
И жилы напряжены; собираюсь силами, один-единственный могучий рывок, стоивший всего – уродливая старуха летит прочь и я вместе с ней, кубарем с кровати. Пружины отзываются протяжным жалобным стоном.
Больно…
Ползу к столу на четвереньках, старуха здесь, не отстаёт, шаг за шагом, метр, два, три – какая огромная комната, зачем нужда мне в такой?! Это всё Хлоя постаралась и выхлопотала мне самую большую. Она платит за неё изрядную сумму, она хочет, как лучше, а её несчастный отец не может здесь убежать от своей Боли.
Вот, наконец, она, красная! Хватаю её с жадностью, невиданной смертным, хватаю трясущейся рукой, чуть не выронив, проглатываю, и всё…
Ещё десять минут, нужно потерпеть, десять минут, всего-то, точь-в-точь, ни минутой больше, ни минутой меньше. Зажмуриваюсь и сворачиваюсь клубком на полу, будто побитый пёс, и зубы скрипят, и ногти скрежещут по доскам пола; и я считаю… считаю… минуты, секунды, мгновения…
Проходит время…
Фрида, ты всё ещё здесь, под кроватью? Молчишь, но я-то знаю, что здесь… Благодарю тебя, что прогнала эту старуху, благодарю, тебе обязан я своим спасением. Если ты только видела со стороны меня, то одной своей жалостью и состраданием пробудила во мне чувство вечной признательности. Никогда, никогда больше не буду я издеваться над тобой, обещаю. Ну, или почти не буду…
***
Да, теперь мне легче, куда как легче… Лишь голова полна тумана, да веки пудовые – как трудно их поднимать! Воспалённый взор блуждает по комнате, по стенам и полу, и выискивает кругом в опостылевшей обстановке вещи, которым можно восхищаться.
Напротив кровати на стене, окрашенной в тошнотворный салатовый цвет, мне повесили картину, репродукцию «Крика» Мунка. Появление её здесь таинственно и не зависело от моего желания, да и вообще картины здесь ни к селу, ни к городу, поначалу я даже не замечал её, но затем, лёжа в кровати после приступов, начал присматриваться.
Определённо, думаю теперь, это самое замечательное из всего, что мне довелось видеть!
Почему?
Бывает, глубокой ночью или же рано утром я кричу до тошноты, не всегда от боли, чаще из вредности и тоски – мне дурно, я хочу, чтобы и другим было дурно также, всем тем, кто обитает в соседних комнатах, в соседних мирках. Желаю действовать им на нервы, залезть под кожу, выпить у них всю кровь, хоть она и насквозь больная. Но многие из них настолько плохи, что уже даже не жалуются на меня, просто лежат по комнатам под капельницами и сосут хлебный мякиш. Возможно, они даже не могут думать обо мне дурно, ибо просто не в состоянии думать, они обратились в растения, они отрывают рты для таблеток и микстур, моргают глазами, чтобы показать попало им