Репетиция замедляется.
Между тем за кулисами две низшего сорта актрисы хвастают друг перед другом. Одна говорит:
– Мне вчера купил шляпку.
– А мне заказал салоп в двести рублей, – отвечала Другая.
– Да, счастливые! – раздается вдруг поощрительное восклицание третьей женщины, которая, пользуясь темнотою, подслушивала.
К ним присоединился актер с неприятными ужимками, с лицом, испещренным бородавками. Поцеловав ручки хвастающихся и каждой наговорив множество лести, он спросил у одной из них:
– Ну а здоровье Василья Сергеича?
– Да, проказник! тебе на что? – было ему ответом; и слова эти сопровождались презрительным взглядом.
– О, какие вы злые! а я-то как старался, ей-богу: всякий день всё только про вас и твердил ему!
– Да, несчастная! воображаю! – воскликнула опять актриса.
Актер отошел и, обращаясь к другой кучке актрис, горячо споривших, заметил, указывая на прежнюю свою собеседницу:
– Как вздернула нос-то!
– Кто? а? – в один голос спросили все.
– Купоркина! – отвечал актер.
– Правда, что Василий Сергеич хочет на ней жениться? – вся побагровев, спросила одна из них; прочие громко засмеялись.
– Чему вы здесь смеетесь?
Этот вопрос был сделан худенькой женщиной в коротеньком платьице, закутанной в большой платок, которая вдруг подскочила к толпе.
– А, здравствуйте!
И актер, украшенный бородавками, вытянул губы, чтоб поцеловать ей руку.
– Ай, девицы… ай, урод! – с сердцем закричала худенькая женщина и затопала ногами.
– Ну, виноват, виноват; а я вам хорошую новость хотел сказать: Бунин влюблен в вас до безумия; говорит: буду просить руки!
– Да счастливая Настя! да, девицы! – воскликнуло несколько женщин разом.
Худенькая женщина самодовольно улыбнулась, ухватилась за кулису и начала делать батманы, стараясь задеть ногой актера, который, хохоча, гримасничал и ломался.
– Место, место! – крикнули два мужика, тащившие двухэтажную избу. Актрисы шумно разбежались.
На противоположной кулисе ссорились две молоденькие танцовщицы; вокруг них составился кружок.
– Ты думаешь, что он купец, так я тебе позволю вперед лезть, чтоб тебя все видели! Это мое место! – кричала белокурая очень недурная собой женщина; но гнев портил ее миниатюрное личико.
– Да, девицы, да, счастливая! шутка ли, какая важная особа! – отвечала другая танцовщица.
– Тише, господа, тише! – кричал режиссер, а сам прикладывал ухо, чтоб тоже послушать ссору, которая, может быть, кончилась бы трагически, если б в ту минуту не спустилась сверху дверь и не разлучила ссорящихся.
Сцена всё больше и больше наполнялась. Ноготкова, наряженная безвкусно, сидела на стуле у будки суфлера – место очень почетное. За кулисами больше ни о