Пренебрегли телетайпы шапками —
За головами следят гениальными!
И слава о нём понеслась стоязыкая:
«Он создал!.. открыл!.. он маг!.. он гений!»
Ах, слава! Ты самое невеликое
Из нерукотворных земных творений.
Ему предоставили право голоса
Мужи учёные, сферы судьи,
Ему предоставили право полюса
Соединять меридианы судеб.
Но что же Учёный? Ещё не в золоте?
Ещё не обласкан? Звучит зуммер:
«Абонент на проводе?»
Тих ответ: «Абонента нет. Абонент… умер».
Белые пятна на чёрном асфальте
«С получением настоящего приказа привести в боевую готовность все части. Части приводить в боевую готовность в соответствии с планами поднятия по боевой тревоге, но самой тревоги не объявлять… С собой брать только необходимое для жизни и боя». Дальше идет указание начать в 23—00 18 июня выдвижение в районы сосредоточения, причем все конечные пункты маршрутов находятся в глухих лесах! (Приказ №0033. Архивный документ №45 [44].) Марк Солонин. Три плана товарища Сталина.
На телеканале «Культура» —
Ни драк, ни смешков, ни полемик.
Подобьем шахтерского бура —
Сверлящий мозги академик.
Глаголет, как поп по обедням,
И в нас отдаётся набатом:
«Советский Союз был последним,
Кто пакт заключил с Бесноватым».
Да, факты! Они не игрушки…
Но хитро молчит академик
О том, кто на танки и пушки
Дал мрази коричневой денег.
Добавил – отнюдь не злословил:
«Была в обороне прореха!»
Но Липецк пилотов готовил
Для вермахта третьего рейха!
И дьявол историк – ни слова
(Как речь о делах ширпотреба!)
О голоде тридцать второго,
Поставках в Германию хлеба.
Толкует подросткам в азарте,
Не скажет, подонок, однако,
Как мир поделили на карте
Те страшные два вурдалака.
Не вспомнит и в выжженном Мценске
Лукавые переговоры
О том, чтобы с выродком венским
Напасть на планету, как воры.
И третье уж тысячелетье,
Но правда – в жестоком распиле,
И слушают милые детти
Слова о величии пыли…
Блаженная Мадонна
Памяти моей тёти
Галины Васильевны Манжос
Так вышло. И могла ли знать она,
Что окровавит землю на рассвете,
Вороньих стай кормилица, война,
Пред памятью которой мы в ответе?
Так вышло. Взрывы бомб и вой сирен,
Рёв «юнкерсов» и пулемётный высверк.
И бой. И окружение. И плен.
Чужая речь и изощренный изверг.
Она любила Блока и Руссо
И верила в народ. Ей шел двадцатый.
Но прокатилось пыток колесо
По юности,