– Сеньор Рамон, погодите страдать раньше времени! Может, он еще передумает? Или мы постараемся и убедим, – как сумел, утешил Арсений опального звездочета.
– Кого? Эту сушеную сволочь, Юла? Как же, держите шире ваш энергетический накопитель! Раз сказал, два сделал, и кончено! Гранитный лоб, тупая пиратская колода! Зачем, зачем, скажите мне, я отправился с вами на этот проклятый мемориал? Какого гнусного беса вам там было надо? Вдобавок окаянный вездеход и его идиот-конструктор, которому, надеюсь только, свербит сейчас в гробу! А вы тоже хороши! Не можете отличить паршивый сканер-ключ от собственной пиписки! – сеньор Рамон ругался весьма интеллигентно, хотя от этого вряд ли более справедливо.
Доктор его не перебивал. Вышло бы бессмысленно, разве еще сильнее распалило Эстремадура на замысловатые изысканные ругательства. Если бедняге угодно винить в собственном разгильдяйстве любого встречного-поперечного, то что же, Арсений не прочь выступить в роли скорбного и виноватого слушателя. И это тоже было его работой. Хуже всего, что гневный запал на первого попавшегося под руку у сеньора Рамона скоро пройдет, а вот тогда незадачливый звездочет впадет в настоящую прострацию: видимо, вожделенная, утраченная комета представляла для него значительную часть смысла всей ученой жизни.
– Пойдемте лучше выпьем, коллега! – доктор нашел единственный сейчас подходящий способ отвлечения сеньора Рамона от фатально мрачных мыслей. – В дороге многое случается, особенно если она дальняя. Мы с вами непременно придумаем, как сделать Командора вашим должником. А там и комета будет не за горами.
– Вы полагаете? – то ли идея распития пришлась звездочету по вкусу, то ли он действительно уверовал в способности Арсения, но только сеньор Рамон чуточку просветлел лицом. – Тогда пойдемте. До старта целых пять часов.
– Надо же! А мне показалось, что полный световой день прошел! – изумился Мадянов. Оказывается, все их катастрофическое путешествие длилось вовсе не так и долго. Удивительно, как хрупкая структура личного человеческого времени то растягивается до невозможности, то ужимается до непреодолимой крайности! Всегда Арсений поражался вышеозначенной способности сознания столь вольно обращаться с непреложными физическими величинами. А впрочем, так ли уж они непреложны, и существует ли вообще это самое время, помимо каждого отдельного индивидуума?
Тем не менее выпить было просто необходимо. Неправильно отработанное похмелье: вместо лечебного ничегонеделанья и оздоровительных граммов – занудное совещание и экстремальный поход, давало о себе знать. В коленках появилась предательская дрожь, в голове посторонний шум, в недрах живота жгуче вопияла о себе знойная безводная пустыня.
Станция «Древо Игдрасиль» была тот еще крольчатник. Без преувеличения. Да и куда уж больше, одна центральная громадина, исключая вспомогательные филиалы и космодром, занимала около двадцати с лишком