Спускаясь вниз по ступеням, с третьего на первый этаж, Е. их считает. В детстве было семьдесят две, в прошлом году – сорок семь, сейчас – сорок три. Принимая это как факт, Е. не думает о причинах, не хочет думать о них, есть, наверное, что-то, о чем лучше не знать. Мысль плавно съезжает в сторону. Так всякий раз, когда Е. спускается.
Е. вышел на улицу и чуть не упал в ров.
За пять дней дом обнесли рвом глубиной в несколько метров.
На дне черная жижа, края осыпаются, куски разрушенного асфальта падают вниз и тонут с влажным причмокиванием.
Е. не удивился. Он ждал чего-то такого, подлости от братьев О. Братья строят высотки на месте старого города, снесенного за одну ночь. Снесли, вывезли мусор на свалку и стали рыть котлованы, вбивать бетонные сваи, строить с невиданной скоростью сразу двенадцать домов. За месяц – двадцать три этажа, и стройка не останавливается, идет круглые сутки. Снесли все, сотню домов – кое-где вместе с жителями, и лишь один дом не тронули – дом Е. Его взяли в кольцо, а теперь обнесли рвом. У братьев нет разрешения. Подумать только – у главных людей в городе, близких к М., нет бумажки на снос ветхого дома с дырами в крыше, а все потому, что сто лет назад здесь жил поэт, чьи стихи нравятся М. Поэт жил в комнате, где живет Е., пил до белой горячки и писал стихи о любви. В двадцать семь он повесился, а может, ему помогли – те, кому он мешал, как это водится у поэтов. Следующие семьдесят лет его запрещали, а М. разрешил: М. любит искусство, так о нем говорят, а так оно или нет, никто точно не знает. Может, и братья не знают, хоть и близки к М. Нетрудно представить, как они злы. Впервые за много лет им кто-то мешал, какой-то мертвый поэт, которого сами бы вздернули, будь такая возможность – жаль, что он уже мертв.
Дом поэта и Е. – в центре круга, на месте дома тринадцать по замыслу братьев О. Они получат свое, можно не сомневаться. Снос последнего дома – мелкий вопрос, поэтому Е. удивлен, что дом еще цел, хоть и окопан рвом. Что-то пошло не так. М. все разрешает братьям, на все закрывает глаза, а тут какая-то мелочь, вопрос одной подписи или легкого кивка головой. Если бы М. хотел, он сделал бы тут музей, отреставрировал дом, воздал по заслугам поэту – но за минувшие тридцать лет дом ни разу не ремонтировали, никто не пришел от М., а самовольный ремонт был строго-настрого запрещен. Культурная ценность. Дыры в крыше, плесень в углах, сыплющаяся на голову штукатурка – люди ко всему привыкают, привыкли и к этому, выбора у них не было.
Е. обошел дом по кругу. Ров то сужается, то расширяется, от полутора метров до трех – страшная черная пасть ждет свою жертву, чтобы съесть ее, утопить в черной жиже, засыпать землей и асфальтом.
Е. подошел к краю рва у самого узкого места. Был бы Е. помоложе, поздоровей, прыгнул бы не разбегаясь, но он не молод и не здоров и не знает, сможет ли перепрыгнуть с разбегу. Он ослаб. Он ходит медленно и с одышкой,