Он не ответил мне лично, а разместил свой ответ на страницах «Бостон глоуб». Потом к нам явился журналист, чтобы написать историю о девятилетней девочке, которая убедила мэра перевести Морганетту в более просторный вольер в зоопарке. Мне на школьном собрании вручили специальную награду «Неравнодушный гражданин». Меня пригласили на пышное открытие вольера, и я вместе с мэром перерезала красную ленточку. Меня слепили вспышки камер, а за спиной ревела Морганетта. На этот раз здоровым глазом она смотрела прямо на меня. И я знала, просто знала, что она все равно несчастна. Все, что с ней произошло – цепи, оковы, клетка, побои, возможно, даже воспоминания о том, как ее увозили из леса откуда-то из Африки, – все осталось с ней в этом вольере, и все эти воспоминания заполнили собой свободное пространство.
Стоит отметить, что мэр Диморо не перестал заботиться об улучшении жизни Морганетты. В 1979 году после гибели полярного медведя в Форест-парке зоопарк закрыли, и Морганетту перевезли в зоопарк Лос-Анджелеса. Там у нее был еще более просторный вольер. С бассейном, игрушками, к тому же там обитали еще два слона, постарше.
Если бы тогда я знала о слонах столько, сколько знаю сейчас, я сказала бы мэру: то, что вы переселяете слона в вольер с другими слонами, еще не означает, что они подружатся. Слоны – такие же уникальные личности, как и люди; и точно так же, как нельзя рассчитывать на то, что два взятых наугад человека станут близкими друзьями, нельзя ожидать, что между двумя слонами возникнет тесная связь только потому, что они оба слоны. Морганетта все сильнее впадала в депрессию, теряла вес и хирела на глазах. Где-то через год после переезда в Лос-Анджелес ее обнаружили мертвой на дне бассейна в слоновнике.
Мораль сей басни такова: иногда стремление свернуть горы напоминает попытки носить воду решетом.
Мораль сей басни такова: как бы сильно мы ни старались, как бы сильно чего-то ни хотели… у некоторых историй не бывает счастливого конца.
Часть I
Как объяснить смогу я учтивое геройство? В меня на миг вселился веселый озорник.
И я вдруг стал как сокол, а может, стал как лев, И тем слоном уж не был, каким я вправду был.
Я слон с обвисшей шкурой, которого бранят За трюк, что не выходит. Учил его всю ночь,
Теперь немного сонный. А люди скажут, грустный. И это часто правда. Рэн Джаррелл говорил,
Что я как Стив Уоллес, поэт американский. Действительно, похож на глупые трехстишья,
Но в глубине души стремленьем к идеалу я ближе к Элиоту, Поэту-европейцу, к тому, кто утонченно
Всегда переживает потерю сил. Я трюки не люблю – Хожденье по канату, и тумбы, и шесты,
Но, как и все собратья, готов идти смиренно В поход меланхоличный, туда, где встречу смерть.
А кстати, вам известно, что греческие буквы Иных слонов учили ногами написать?
И вот, устав от муки, ложимся мы на спины И вверх траву бросаем – отвлечься, коль удастся, но не молиться, нет!
И вовсе не смиренье последняя дорога, скорее промедленье. Ведь я такой тяжелый,