Атака не удалась, кавалерия обратилась в бегство, сея панику в рядах мятежников. И тогда император выпустил своих варягов, викингов. Не плотный строй ромеев, а шесть тысяч человек с длинными топорами и копьями, которые, бросаясь в бой, завывали по-волчьи.
Змееглаз побежал с ними. Он размахивал топором и выкрикивал угрозы, однако что-то помешало ему убить. Что же? Другие мальчики его возраста тоже участвовали в сражении. Он бросал вызов всякому, кто называл его трусом. Он шел прямо на копья врага, просто неприятель побежал раньше, чем юный воин успел вступить в сражение. Змееглаз сказал себе, что так убивать недостойно. Он хотел встретиться с противником лицом к лицу, чтобы они были одинаково вооружены, в одинаковых доспехах, и чтобы превзойти его в поединке. Участвовать в резне он не станет.
Однако пока он лежал в ожидании сна и перед ним проплывали картины дня, он жалел, что не убил хотя бы одного врага. Ему представилось, как на него надвигается армянин из вражеского войска.
«Что, дрожишь, мальчишка?»
«Я не мальчишка, чужеземец», – отвечал он.
В его воображении они кружили по грязи, нанося и парируя удары. С каким восторгом и волнением он отступил бы в сторону, чтобы замахнуться в последний раз! Будто наяву Змееглаз ощутил, как рвется ткань туники на его животе от касательного удара меча. И увидел ужас на лице врага. И осознал, что замахнулся слишком сильно, почувствовал толчок, когда тыльной стороной топора снес армянину половину головы. Они все наседали на него, эти закованные в железо орды армян, и он был серп, а они колосья.
Пока что такого не случилось, однако Змееглаз надеялся, что однажды случится. Должно случиться. Он жаждал, чтобы о нем слагали легенды.
Он пытался испытать себя с тех пор, как подрос настолько, чтобы удержать в руке топор, он искал драки со взрослыми, осыпая их злыми словами и насмешками. Они же никогда не воспринимали его всерьез. Слишком маленький, совсем ребенок, не стоящий того, чтобы его убивать. Когда же его рука тянулась к топору, чтобы они либо приняли его всерьез, либо приняли свою смерть, на него что-то находило. Руки отказывались слушаться, ноги словно врастали в землю. Его много раз били, унижали.
Однако, мечтая убивать, он каждый раз застывал, словно парализованный, перед лицом врага. Отец был к нему добр, он с готовностью верил, что его сын в конце концов затмит своих предков.
– Это оковы битвы, – говорил он. – Такое бывает только у самых лучших воинов.
Это великий дар, данный Одином. Только он может разрешить тебе сражаться.
Он бережет тебя для чего-то особенного. И не позволяет тебе попусту растрачивать силы в драке