– Ладно, – с неохотой сказала она. – Накормлю. И напою. И спать уж точно уложу.
Каша была холодной, склизкой и комковатой, от нее пахло болотной тиной и гнилой картошкой. Видимо, старуха поленилась разогревать ужин – если это вообще был ужин, а не вчерашние-позавчерашние объедки. Матвей вяло ковырялся в миске, жалея, что вообще заговорил о еде – у него в рюкзаке лежала нераспечатанная пачка галет, так что в любом случае голодным бы не остался, – но обижать бабку не хотелось. Он был уверен, что готовила именно бабка, – от стряпни деда у него остались гораздо более радужные воспоминания.
Старуха постояла около стола – а потом, подволакивая левую ногу, пошла обратно к себе, в отгороженную стенкой-перегородкой комнатушку. Ни заплести волосы, ни сменить ночную рубашку она так и не удосужилась.
Матвей метнулся к лавке, на которой валялся его рюкзак, рванул молнию на кармане – где-то тут должен был быть полиэтиленовый пакет. Матвей брал его на случай дождя – завернуть документы, зажигалку, телефон, еще что-нибудь по мелочи. Именно в пакет и полетела каша – выскользнув из миски, влажный ком даже не изменил форму. Матвей сунул все обратно в рюкзак и демонстративно громко зашкрябал ложкой по глиняному дну.
– Зъил? – буркнула старуха из-за стенки.
– Да! – крикнул Матвей. – Спасибо!
– Вот и спать иди.
– Вот-и-спать-иди… – шепотом передразнил ее он. Вот еще чего не хватало. Какая-то посторонняя бабка будет ему указывать, что тут делать!
Лампа в углу уже почти погасла, так что передвигался по комнате он практически на ощупь. Вот лавка, на которой, видимо, ему придется спать, – бабка ничего не предложила, а самостоятельно требовать что-то он уже не хотел. Вот, видимо, дедовы полати – он узнал эту латаную-перелатаную куртку, которой старик частенько укрывался. Вот печка, на которую Матвей лазил до тех пор, пока, заигравшись, не сорвался и не сломал ногу…
Печка была теплой. Хм!
Матвей по старой памяти сдвинул лязгнувшую заслонку – и в нос ударил сладковатый запах вареного мяса. «Эй, что такое?» – кольнула его обида. Значит, себе эта старая карга наготовила хороший ужин, а ему швырнула несъедобную гадость?
С мстительным удовольствием он запустил в горшок пятерню и выудил кусок мяса. Скорее из чувства протеста, нежели из желания есть, он жевал его, морщась и выталкивая языком застревающие в зубах волокна. Мясо было странным – очень жестким и жирным, напоминая одновременно и недоваренную свинину, и старую курятину. Последний кус он проглотил, не жуя, – тот едва не застрял в глотке и прокатился грубым комом по пищеводу, чуть не вызвав рвоту. Жирные пальцы Матвей обтер о печь. Все равно придется делать ремонт – если он, конечно, решит оставить этот дом себе. Хотя, если он заберет деда лечиться в город, до сторожки уже никакого дела не будет.
Тяжелое мясо упало в желудок плотным комом, с непривычки стало подташнивать, закружилась голова и резко подурнело.
Осторожно, стараясь ни обо что не запнуться, Матвей