Плевна, 1878 г.
Когда генерал дочитал письмо, лик его просветлился.
– Стало быть вы – от Андрея Исидоровича! – воскликнул он и даже удостоил меня похлопывания по плечу. – Всегда, всегда готов ему услужить! Помню, в свое время…
Договорить он не смог – из-за моей спины послышался плачущий голос лакея:
– Помилуйте, ваше высок… ство… Нет больше мочи, хоть бы на полчасика дали передых!.. – на что генерал грозно ответствовал:
– Неча тут! Терпи!.. Пошел вон!
Охая, лакей удалился вприсядку. Когда он закрыл за собой двери, я спросил:
– У вашего лакея какой-то недуг? – и услышал в ответ:
– У Никитки-то? Да какой там, к черту, недуг! Просто плакса! Когда-то я таких…
– А плачет-то отчего? Какое-нибудь горе?
– Как же, горе у него! Туфли мои разнашивает – вот и все горе. – С этими словами он приоткрыл одну створку дверей и крикнул в коридор: – Ты не стой, не стой, ты ходи! Разнашивай! – И, оборотившись ко мне, проворчал: – Небось, ругает меня в душе, а ругать бы ему надо фрацузишек этих!
Я лишь недоуменно взглянул на него, и тогда он пояснил:
– Заказал я себе эти туфли для важного случая аж в самом ихнем Париже, за немалые, кстати, деньги, – а что получил? Послал, стало быть, туда, в Париж, мерку (с меня ее здешний жид-сапожник снял), но ведь они в наших вершках не бельмес, у них там… как это?..
– Метрическая система, – подсказал я.
– Вот-вот. Ну хотя бы были дюймы, как у британцев (хоть и тоже дурни порядочные); уж в дюймах я как старый артиллерист как-нибудь разобрался бы. Нет, у них, понимаете, какие-то сантúметры да миллúметры. Ну я кое-как родные вершки в сантúметры эти перевел, да, видать, что-то в цифири напутал, вот вышли туфли тесные, такой вот кунштюк. Хорош я буду там, когда туфли давят, как испанские сапоги. А с Никиткой у нас нога – один к одному; ну вот и…
Я не успел спросить, где это «там». Двери снова распахнулись и в комнату вступила пожилая женщина, судя по всему, супруга его высокопревосходительства, тоже, как и лакей, вся заплаканная, но хотя бы не хромавшая и молящим голосом обратилась ко мне:
– Вы, я вижу, благородный и благоразумный молодой человек! Хоть бы вы уговорили его, старого, чтоб не ездил в такое время! Вон ведь что делается вокруг! В преисподнюю катимся – а он, вишь, собрался!..
– Извольте, Ироида Васильевна, замолчать! – твердо сказал генерал. – Что за дом такой?! Везде слезы вавилонские!.. Сколько раз говорил – это сейчас превыше всего! Par-dessus tout, vous comprenez?!6 И вообще – извольте оставить меня с молодым человеком наедине, он – от Андрея Исидоровича Васильцева.
Имя моего патрона произвело на Ироиду Васильевну немалое впечатление, она поспешно вышла и, лишь закрыв за собой дверь, разрыдалась в полный голос. К ее рыданиям генерал отнесся без большого