– Я не могу быть без дела, – сказала она. – Я лучше похлопочу по дому или задержусь на работе. Мой мальчик был мне хорошим сыном. Вот чай – единственная вещь, которая мне на пользу. Если хотите, я мигом приготовлю вам чашечку свежего.
– Благодарю вас, миссис Солз, но мне пора идти. Всем нам нужно жить в ожидании встречи с нашими любимыми, ибо Бог милосерден. Надеюсь, что в один из ближайших дней я увижу вас в церкви, не правда ли?
Миссис Солз переступала с ноги на ногу.
– Ну что ж, может быть и так, – сказала она. – Но я не знаю, когда соберусь пойти в церковь. До свидания, сэр, и спасибо вам, что зашли.
Пирсон уходил со слабой улыбкой. «Странная, бедная старушка! – Она была не старше его самого, но он почему-то считал ее глубокой старушкой. – Лишилась сына, как многие и многие! И как добра и терпелива!»
В его ушах зазвучала мелодия хорала. Пальцы его задвигались; он стоял неподвижно, ожидая автобуса, который должен был отвезти его в Сент-Джонс-Вуд. Тысячи людей проходили мимо остановки, но он не замечал их, думая об этом хорале, о своих дочерях, о Божьем милосердии; когда наконец подошел автобус и Пирсон забрался на империал, он казался одиноким и заброшенным, хотя рядом с ним сидел пассажир, до того толстый, что трудно было примоститься возле него на скамейке. Сойдя у Лордс-Крикет-Граунд, он спросил дорогу у женщины в одежде сестры милосердия.
– Если хотите, могу вас проводить, – сказала она. – Я как раз туда и иду.
– О, так, может быть, вы случайно знаете миссис Линч, которая работает там сестрой?..
– Я и есть миссис Линч. Ах, да вы – Эдвард Пирсон!
Он внимательно посмотрел ей в лицо.
– Лила! – сказал он.
– Да, Лила. Как это славно, что ты пришел, Эдвард!
Они продолжали стоять, и каждый искал в другом свою юность. Наконец она пробормотала:
– Несмотря на твою бороду, я бы узнала тебя всюду.
Но подумала она другое: «Бедный Эдвард, он сильно постарел и похож на монаха!»
Пирсон, в свою очередь, сказал:
– Ты очень мало изменилась, Лила. Мы не виделись с того времени, когда родилась моя младшая дочка. Она немного похожа на тебя.
Про себя он подумал: «Моя Нолли! Насколько она красивее! Бедная Лила!»
Они двинулись вперед и, разговаривая о его дочерях, дошли до госпиталя.
– Если ты подождешь минуту, я проведу тебя по моим палатам.
Она оставила его в пустой приемной. Он стоял, держа шляпу в одной руке, другой теребил золотой крестик. Лила тут же вернулась, и сердце его сразу оттаяло. Как красит женщину милосердие! В белой косынке и белом переднике, надетом поверх голубого платья, она казалась совсем иной – мягкой и доброй.
Она заметила перемену в выражении его лица, и на душе у нее тоже стало теплее; пока они шли через бывшую бильярдную, она все время смотрела на него.
– Мои солдатики – прелесть, – сказала она. – Они