Ни за царским пиршеством, ни за министерским обедом не было никогда гостей более веселых, более восхищенных, чем наши друзья. Аппетит, подстрекаемый вкусной пищей, возрастал и удваивал их наслаждение, и в эту минуту они не променяли бы свою долю на долю самого короля испанского. Но, удовлетворяя желудки, они не забывали о признательности, и время от времени посматривали с нежностью на хорошенькую служанку, которая все еще была у окна и, кажется, восхищалась тем счастьем, которое она так внезапно им доставила.
Это была очаровательная живая картина, и сам Пантоха де ла Крус, первый живописец короля испанского, почел бы ее достойной своей кисти. Но вдруг все изменилось – раздались пронзительные крики; сперва вскрикнула Хуанита, потом Пикильо, ощутивший в эту минуту, как твердая рука сеньора Хинеса Переса де Илы, содержателя гостиницы «Золотое Солнце», жестоко ухватила его за ухо,
– Ах, бездельники! Негодяи! Вот как вы меня обкрадываете, – вскричал он страшным голосом, взглянув гневно на Хуаниту, которая в ту минуту захлопнула окно и отскочила.
Разгневанный трактирщик, не выпуская уха, хотел подобрать брошенные остатки, но проворный цыганенок захватил все, что оставалось, спрятал в сумку, в которой обыкновенно было всегда больше свободного места, чем поклажи, шепнул товарищу: «У церкви Святого Пахома!» и исчез, как стрела.
Пикильо был готов последовать его примеру, но ухо все еще оставалось в залоге у трактирщика. К тому же какое-то чувство благородства и справедливости невольно заставляло его остаться, чтобы, насколько возможно, защитить свою благотворительницу.
– Бейте меня! – сказал он решительно трактирщику, потому что обед несколько возвратил ему силу и бодрость. – Бейте меня, сколько хотите, но прошу вас, не наказывайте эту девушку!
– Хуанита мерзкая девчонка! Я ее непременно сгоню со двора! – восклицал Хинес. – Пусть Гонгарельо берет ее назад. Я думал держать ее даром, но и так она мне слишком дорого обходится. Все это арабское племя не стоит веревки, чтобы быть повешенным.
– Не сердитесь на Хуаниту, – повторил Пикильо. – Я готов вам служить и повиноваться во всем.
– Ну, это совсем другое дело, – сказал вдруг трактирщик, у которого блеснула какая-то мысль. – Хорошо, я тебя прощу и Хуаниту тоже, да дам еще и реал.
– Реал! – воскликнул Пикильо с удивлением. – Что это? Золото?
– Почти. Это двадцать мораведи.
– Двадцать мораведи! – Пикильо никогда не обладал такой суммой. – Что же я должен за это сделать?
– Ходить до вечера по улицам и кричать: «Да здравствуют фуэросы!»
– И всего-то? Это не так трудно. И я получу реал?
– Да, сегодня же вечером вот здесь и получишь.
– Вы клянетесь?
– Клянусь! – отвечал трактирщик и тогда только отпустил ухо своего пленника.
Когда Пикильо почувствовал себя свободным, то весело пустился бежать по улицам, крича во все горло:
– Да