Мысль о том, что мы можем его ограбить, сделала Сверри красноречивым.
– Думаете, вам удастся меня одурачить? Как бы не так! Сперва я вас убью. Я утоплю вас. Я буду заталкивать тюленье дерьмо вам в глотки, пока вы не задохнетесь.
Мы слушали молча. A что еще нам оставалось делать?
Постепенно наступила зима.
Я не знал, где мы находимся, знал только, что мы где-то на севере, в море, омывающем Данию. Доставив очередной груз, мы вновь сели на весла, ведя порожний корабль вдоль безлюдного песчаного берега. Мы шли вдоль него до тех пор, пока Сверри наконец не направил судно, воспользовавшись приливом, вверх по речушке, окаймленной тростником, и не повел «Торговца» к грязевому берегу.
Ну а когда начался отлив, корабль очутился на суше.
Возле речушки мы не увидели деревни. Там стоял только одинокий дом: длинный и низкий, крытый поросшим мхом тростником. Из дыры в крыше поднимался дымок. Кричали чайки.
Из дома вышла женщина и, едва завидев спрыгнувшего с корабля Сверри, бросилась ему навстречу с радостным криком, а он обхватил ее, приподнял и покружил в воздухе. Потом выбежали трое детишек, и он вручил каждому пригоршню серебра, и любовно пощекотал их, и подбросил каждого в воздух, и обнял их.
Было ясно, где Сверри собирается оставить «Торговца» на зимовку. Он заставил нас разгрузить судно, снять балласт из камней, парус, мачту и такелаж, а потом вытащить корабль на катки из бревен, чтобы вода не касалась корпуса даже в самый высокий прилив.
Судно было тяжелым, и Сверри позвал соседей, живших по другую сторону болота, чтобы те помогли вытащить корабль при помощи пары волов. Помню, как его старший сын, мальчик лет десяти, тыкал в нас воловьим стрекалом.
За домом стояла хижина для рабов, сделанная из тяжелых бревен (даже крыша ее была бревенчатой), и мы спали там прямо в кандалах.
Днем мы работали, очищая корпус «Торговца», соскабливая грязь, водоросли и ракушки. Мы счистили грязь с днища, расстелили парус, чтобы его вымыло дождем, и теперь голодными глазами наблюдали за женщиной Сверри, чинившей ткань с помощью костяной иглы и жилы. Она была приземистой, коротконогой, со слишком толстыми бедрами, круглым, испещренным оспинками лицом и красными, обветренными руками и ногами. Словом, ее никак нельзя было назвать красивой, но мы изголодались по женщинам, поэтому исступленно пялились на нее.
Это забавляло Сверри. Один раз он приспустил с плеч ее платье, чтобы показать пухлые белые груди, а потом рассмеялся, увидев, как округлились у нас глаза.
Мне снилась Гизела. Однако я почему-то никак не мог увидеть ее лицо, и потому сны не служили мне утешением.
Люди Сверри кормили нас кашей и супом из угрей, давали лепешки и уху, а когда выпал снег, нам в качестве подстилок бросили грязные овчины. Сгрудившись в хижине для рабов, мы слушали, как завывает ветер, и смотрели на снег сквозь щели между бревнами.
Было холодно, так холодно, что один из