– Не оглядывайся. Запомни, нельзя оборачиваться! – парень кричал, но его голос тонул в шуме двигателя.
– Что? Ты говоришь? Не оборачиваться?
– Да, Джо! Ни за что. Иначе конец.
Мы ехали и ехали. За прошедшее время я успел многое обдумать. Вспоминались последние события. Встреча с индейцем. Потом мысли невольно выдернули из памяти образы далёкого прошлого. Мои родители. Луи и Марси Кроу усыновили меня в Арканзасе. Мы перебрались в Техас через десять лет. А ещё год спустя мама умерла от рака. Тогда я решил, что стану врачом. Отец стал пить и очень скоро опустился. Больно и страшно видеть, как близкий человек теряет себя. Хотя, я знал его в лучшие времена. И, как мог, старался сохранить это впечатление. Несмотря на условное родство, мы с ним были очень похожи. Однажды, он обмолвился, что стало с другими моими родителями – погибли в пожаре. Служба опеки нашла сводного брата по отцу. Луи не мог иметь детей, и они с женой сразу согласились меня принять. Я не помнил этого. Но сейчас, все забытые картины прежней жизни, словно высвечивали фонариком в тёмной комнате.
Теодоро затормозил и остановил байк.
– Здесь. Дальше мне не проехать.
– Дорога открыта, в чём проблема?
Но парень не ответил. Тео застыл, как восковая фигура в музее, ожидая пока я слезу с сиденья.
– Окей, парень… И на том спасибо. Удачи.
– Это я тебе благодарен, омбрэ, – мексиканец показал массивную печатку на безымянном пальце левой руки, – и это тебе понадобится удача. Adios, te deseo buena suerte!
Как только мои подошвы коснулись земли, «Виктория» хищно рыкнула. Я отошёл немного в сторону, и захотел было обернуться.
– Не вздумай даже! Vete al carajo, gringo!? – окрик был грубый, но вынудил меня подчиниться.
– Да, я понял.
Теодоро развернул мотоцикл и уехал обратно. Очень скоро все звуки стихли, а я продолжил свой путь по Дороге Мертвецов.
Пейзаж вокруг растекался, будто смоченная водой акварель. Открытая равнина в любую минуту могла стать каньоном или причудливой горой. Цвет, форма, содержание – абсолютно всё лишилось устойчивости. Мелочи, которые убеждают нас в реальности происходящего, словно специально воспроизводились с точностью наоборот или вовсе исчезли. Только дорога неизменно тянулась вперёд.
В голове моей роились мысли. Громкие и чёткие, как разговоры живых людей. Большая их часть звучала глупо и наивно. Но некоторые звучали удивительно чётко и чуждо. Они говорили со мной на языке динэ, но смысл от этого не терялся. Возможно, Эскуро был прав.