Фра-Антонио тем временем возвратился к нам – несколько сконфуженный своим участием в битве, – и я поспешил показать ему странное орудие, найденное таким странным, образом; по словам Пабло, он расстрелял свои заряды из револьвера и, не имея времени вновь зарядить его, осмотрелся вокруг и увидел блестящий меч в расщелине скалы; он торопливо взял его и тотчас пустил в дело, ударив им индейца, который хотел заколоть меня копьем, а потом расправился еще с двумя нападающими.
Фра-Антонио обладал большим запасом практических сведений по части археологии, чем я, потому что отлично знал многие мексиканские музеи, где хранятся образцы первобытного вооружения. Таким образом, я думал, что ему приходилось уже видеть такие любопытные маккуагуитлы, как тот, который был найден Пабло. Но мне было хорошо известно, что ни в одной книге не упоминалось, чтобы это оружие изготовляли из металла. Между тем фра-Антонио еще больше моего удивился необычайной находке и, вероятно, даже больше ей обрадовался, так как этот металлический маккуагуитл, – предполагая, что он относится к древними, временам, – решал в его пользу наш спор, который мы недавно вели между собой. Я держался остроумной теории моего друга Банделье, доказывавшего, что зубчатое острие ацтекского меча было случайностью, так как прежде оно состояло из цельной полоски агата, а потом искрошилось от употребления. Фра-Антонио между тем твердо держался общепринятого мнения, что первобытное оружие было таким, как я описал его сейчас.
Впрочем, и теперь я спорил, что меч, найденный Пабло, не был античным; я подтвердил, свои слова, опираясь на следующий факт: хотя ацтеки до испанского завоевания и употребляли медь и золото, но не имели понятия ни о бронзе, ни о стали. Можно представить себе мою досаду, когда фра-Антонио окончательно разбил мои аргументы, доказав, что так как это оружие сделано не из бронзы и не из стали, то, значит, я опирался на ложные данные, а потому мои выводы не согласуются со здравой логикой. Боюсь, что я даже погорячился по этому поводу, так как францисканец доказывал свое, а мне его настойчивость казалась пустым упрямством. Таким образом, мы стояли на поле битвы, усеянном трупами индейцев, и рассматривали ацтекский меч. Пожалуй, наш спор затянулся бы надолго, если б Янг – с добрым намерением, конечно, но не особенно вежливым образом – не взял на себя труда прекратить на время наши пререкания.
– Я не знаю точно, профессор, о чем вы там стрекочете с падре, – прервал он нас, – но, насколько я понял, дело идет о вещах, происходивших три или четыре столетия назад. Я не желал бы помешать вам, разумеется, но падре мне нужен; он смыслит кое-что в хирургии, как я заметил в прошлый раз, когда он вытащил колючку кактуса из руки Пабло; пускай же он попробует сделать что-нибудь с дырой в моей ноге. Я ничем не могу остановить кровь, да и боль в моей ране дьявольская. Полагаю, что Рейбёрн также будет очень рад, когда ему наложат новую повязку